по сути, уже не нужна. Когда мои игроки всё получили, они проиграли «Милану» со счетом четыре — ноль. Само по себе поражение ничего не значило, но я видел, что за ним стояло. И после этого я ушел. «Барселона» Йохана Круиффа прекратила свое существование. Йохан Круифф превратился в брюзжащего старика, который вечно ворчит, что «футбол уже не тот». И все только делают вид, что прислушиваются к его мнению, а на самом деле мысленно посылают старого пердуна в задницу. Зато я получил редкостную возможность наблюдать за игрой со стороны, не будучи заинтересованным лицом; я понял, что пока остаешься действующей фигурой, никакого выхода из этой мерзости нет, ты так или иначе раб современной футбольной машины. Всякую систему можно понять, только находясь вне ее. Вот я и молчал, бездействовал и наблюдал. И я увидел массу метаморфоз, которые претерпела наша игра. Почему-то представления о силе, красоте и ловкости игроков потребители начали переносить на себя. Они уверовали, что, как только они получат какую-нибудь вещь, принадлежащую игроку, они получат и часть его силы, красоты и ловкости. В футбольном мире начался новый процесс — процесс бесконечных рекламных манипуляций. Ну это, я думаю, тебе не нужно объяснять. В этом смысле ты действительно заложник системы, которая заставляет тебя участвовать во всех этих игрищах, чтобы ты мог остаться в своей команде. И вот тут-то и появились идолы из числа наиболее ярких и способных игроков: вроде бы отличные парни, но на самом деле просто приложение к сотовым телефонам и кухонным комбайнам. И им уже не нужно собственно играть, ведь куда приятнее и легче просто маячить на экранах и рекламных щитах, встречая неизменное почитание толпы. Многие на это купились. Клубы за счет рекламных денег стали настолько богатыми, что теперь выплачивают гигантские зарплаты своим игрокам. И теперь даже самый заурядный игрок превращается в миллионера, и ему уже не к чему стремиться, он даже не желает перестать быть ничтожеством. Итак, что мы видим? Есть небольшая кучка идолов и все остальные. И тех и других устраивает существующий статус-кво. Потребительское стадо хочет видеть своих идолов во всем их звездном блеске? Пожалуйста: футбольные ничтожества, которым не к чему стремиться, позволяют разделать себя под орех. А футбольные идолы снисходительно принимают это как должное. Стоит им встретить ожесточенное сопротивление, они, ей-богу, изумляются: как же так? «Эй, вы там, низший сорт, знайте свое место!» Поэтому мне и нравится, когда футбольные карлики все же обыгрывают звезд. Хоть какое-то развлечение. Никакого сознательного, умышленного договора, парень, здесь нет. Одно только общее настроение умов похуже всякого договора.
— Я не могу вам поверить, — угрюмо сказал Семен.
— Послушай. Если ты окончательно разуверился в игре, пошли ее к черту.
— Послать ее к черту? Вы так спокойно это говорите? Неужели никакого другого выхода нет?
— Для меня его не было, парень. Твое желание что-либо изменить окажется для тебя гибельным. Ты знаешь, после той игры с «Миланом», когда я увидел пресыщенность своих игроков, у меня случился первый инфаркт. И тогда я крепко испугался. Я сказал себе, что дальнейшее пребывание в отравленном пространстве игры для меня губительно. А у меня жена, сын, теперь вот появились внуки. И я захотел просто жить. Возможно, это мудрость червя, но я сделал свой выбор… Наблюдаю за игрой со стороны. Со все меньшим интересом, правда. Но знаешь, когда я впервые увидел тебя в том матче с французами, я заметно оживился. Эти монстры спасовали перед щенком, которым ты был тогда. Я увидел в тебе не технику, не твое искусство, нет. Я увидел в тебе большое сердце. А большое сердце — это большая редкость. Если хочешь знать, то я принял участие в твоей судьбе. Лапорта не глуп, и он ко мне прислушался, когда я сказал, что «Барсе» нужен именно ты. И я в тебе не ошибся.
— Так, значит, никакого выхода? — повторил Шувалов.
— Есть одна маленькая лазейка. Самый верхний уровень футбола еще не окончательно отравлен. Я имею в виду борьбу, которую ведут между собой два десятка топ-клубов. И когда они сшибаются на поле Лиги чемпионов, просто искры летят. Неподдельные. И хотя во главе угла стоит голый результат, который может достигаться грязными методами, иногда в игроках просыпается память о том, что в прошлом они были жрецами высокого искусства. Ты бы мог разбудить эту память. Но за это, парень, придется дорого заплатить. Я все сказал. И что бы ты ни решил, запомни, ты уже доставил старику ни с чем не сравнимое удовольствие.
Финал
Барселона
Декабрь 2009
Рокотал, ревел, распевал и раскачивался «Ноу Камп» — величайший футбольный амфитеатр Старого Света, пять уходящих ввысь ярусов, гигантское живое гранатово-синее полотно. Девяносто тысяч зрителей были слиты в единое целое, дышавшее такой раболепной покорностью, такой нерассуждающей любовью к своим кумирам, о которой не могли даже и мечтать поколения диктаторов. «Шувалов, Шувалов, Шувалов!» — скандировали трибуны, а потом, задохнувшись, захлебнувшись восторгом, переведя дыхание, начинали снова.
Он вынырнул из подтрибунного помещения последним. Перекрестился размашисто и лениво — столь непохоже на мелкое крестное знамение окружавших его католиков. Подергал головой, почти прикасаясь к плечам ушами. Вступил в центральный круг и поднял правую руку, как будто призывая толпы к тишине, а на деле выражая им благодарность. (И трем-четырем комментаторам из более двухсот представителей аккредитованной прессы одновременно пришло на ум одно и то же затертое сравнение: так гладиатор приветствует Цезаря перед боем. Пролопотав эту метафору на португальском, французском, русском и итальянском языках, все закончили в один голос — «morituri te salutant»). Жест был скуп. Лаконичен. Как, впрочем, и все другие телодвижения, которые совершались им
Он вернулся в сентябре 2007 года с чудовищной помпой. С газетными шапками в половину полосы. С телевыпусками спортивных новостей. Репортеры дрались за интервью с ним, как бродячие собаки за кость. Сопровождаемый повсюду этой грызущейся толпой, он приступил к тренировкам. «Гарантировано ли ему место в основном составе? — ухмылялся главный тренер каталонцев Райкаард, отвечая на вопросы журналистов. — Скорее, это он гарантирован 'Барселоне', и я немало рад этому обстоятельству». Наперебой Шувалова спрашивали, готов ли он забрать назад свои бредовые заявления. «Не дождетесь, — отвечал он. — Я просто смотрю реальности в глаза. И вам советую научиться тому же. В этом мире существует клуб из пятидесяти наиболее дорогих игроков, которые забыли, что такое удовольствие от обращения с мячом. Они получают удовольствие от себя, а мяч для них — лишь приложение к образу. Пока они будут продолжать позировать с мячом на поле, они не вернут себе моего уважения. Я, впрочем, надеюсь на то, что генерация развращенных самоторговлей звезд сменится новой, еще не испорченной». — «Зачем вы вернулись? — спрашивали его. — Что для вас сейчас является приоритетным?» — «Быть настоящим, — отвечал он. — Помочь моей команде и моим друзьям оставаться настоящими. В 'Барселоне' футбол остается религией. Почти все игроки в других командах совершают одни и те же заученные движения, повторяют одни и те же комбинации, которые приносят им успех. Мы совершаем каждое движение как первое и последнее, и все наши комбинации уникальны. Наша цель — создать тот футбол, который никто не сможет повторить! Я хочу, чтобы все мои коллеги однажды поняли — им есть куда расти. Им есть куда двигаться. Когда они поймут, что наш футбол совершенен и при этом недосягаем для них, они поймут, что наша игра все-таки не укладывается в результат. Не укладывается в славу и почести! Она несравнима с теми деньгами, которые уже есть у них. Она сравнима только сама с собой. Всех, кто будет думать о результате или о том, как удовлетворить собственное тщеславие, мы будем растаптывать на своем пути. Я обещаю вам, что мы возьмем еще одну чемпионскую лигу и сделаем это так красиво, что многие спрячут головы от стыда».
Шувалов провозгласил запрет на всякое тиражирование своего лица и демонстрацию фрагментов матчей со своим участием. Его желание отказаться от рекламных контрактов очень скоро было оформлено юридически. Многие тут же начали обвинять его в высокомерии, в стремительно прогрессирующей мании
