глазам своим не верил: это были снежинки. Они лениво кружились в воздухе, медленно опускались на остывающий песок. Самый настоящий снег, холодный и влажный – пожалуй, куда более настоящий, чем я сам. Я понял, что смертельно устал: у меня даже не было сил как следует удивиться. Поэтому я просто развернулся и пошел обратно, педантично наступая на собственные следы.
Когда вдалеке замаячили зеленые деревья и красная черепичная крыша нашего пристанища, мои следы окончательно скрылись под снегом, который становился все гуще.
– Что это, Али? – с благоговейным ужасом спросил Мухаммед.
Он стоял на границе между садом и пустыней и ошарашенно пялился на снегопад. На нашей территории погода оставалась теплой и солнечной, снегопад не затронул этот крошечный островок зелени: то ли Джинн вовремя подсуетился, то ли хорошая погода по месту проживания полагалась мне согласно штатному расписанию, вместе с прочими волшебными материальными благами.
– Это снег, – объяснил я Мухаммеду. – Ну да, ты же его никогда не видел… Ничего особенного, вполне заурядное природное явление. Хотя в этих краях он никогда прежде не шел. В общем, можешь считать, что просто случилось еще одно чудо.
– Воистину непостижимы деяния Аллаха! – вздохнул Мухаммед.
Я не стал с ним спорить, поскольку чувствовал непреодолимую потребность улечься на траву и закрыть глаза. Темнота, которая за этим последовала, устраивала меня как нельзя больше.
Я пришел в себя, когда на мой лоб опустилась прохладная рука. От нее слегка пахло гиацинтами и еще чем-то сладким – не то медом, не то молоком. Я улыбнулся от удовольствия и открыл глаза. В сером сумеречном свете призрачный силуэт склонившегося надо мной Джинна выглядел особенно эффектно.
– Спасибо, что разбудил, – поблагодарил я. – Отрубиться в саду, на траве, как пьяный подросток на даче у приятеля, – фи! Не мой стиль. Хорошо хоть этот зеленый кошмар оказался неплохим одеялом.
Я зябко закутался в свой чудовищный, но чертовски уютный плащ, который постепенно начинал казаться мне самым родным существом в мире, и спросил:
– Сколько я тут валяюсь?
– Часа три. Я собирался перенести тебя в дом, но к тебе пришли, Владыка, так что придется вставать.
– Кто это ко мне пришел? – нахмурился я. – Опять эта соленая маньячка? Или моя подружка Сфинкс снова возникла из небытия? Вообще-то я по ним еще не соскучился.
– К тебе пришли люди, Владыка. Много людей. Они окружили сад, поскольку не могут преодолеть поставленную мною преграду. Эти люди в один голос утверждают, что ты сам их позвал. Одни говорят, что ты послал за ними ветер, другие – будто ты пришел за ними во сне, а третьи молча глядят себе под ноги. Я полагаю, что это и есть твое войско – еще не все, конечно. Они прибывают и прибывают.
– Уже началось? – обреченно спросил я, растирая виски ледяными кончиками пальцев. – Ох, ну почему все происходит так быстро?.. И что я буду делать с этим войском?! Не представляю!
– Ты не любишь повелевать людьми, да? – спросил Джинн. – От души сочувствую тебе, Владыка. Впрочем, мудрецы говорят, что именно из тех, кому противна власть над другими, получаются самые лучшие правители.
– Все может быть.
Я поднялся на ноги. Они были ватными и противно дрожали. Я чувствовал себя как на третий день гриппа, когда самое худшее уже позади, но больному все еще чертовски паршиво и, что особенно неприятно, начинает казаться, что теперь так будет всегда.
– А твоего могущества хватит, чтобы привести меня в порядок? – с надеждой спросил я. Джинн печально покачал головой.
– Если бы ты был болен, я бы тебя вылечил. Но ты не болен. Просто потерял слишком много сил, когда призывал свое воинство. А я не хранитель твоей силы, Владыка. Есть вещи, с которыми ты должен справляться сам.
– Какое свинство! – вздохнул я. И поспешно добавил: – Яне тебя имею в виду, дружище. Просто сетую на судьбу… Ну хоть чашечка кофе у тебя найдется, надеюсь?
– Разумеется, – с поклоном ответствовал Джинн. – Самого наилучшего!
Я уселся на траве, скрестив ноги, и с удовольствием попробовал содержимое фарфоровой чашки, которую Джинн торжественно извлек из ниоткуда отработанным жестом провинциального фокусника.
– А, собственно, на кой я им сдался, этим людям? – спросил я. – Вроде бы мы с Мухаммедом договорились, что величайшим полководцем всех времен и народов у нас будет он. А я – так, серый кардинал на полставки… Где он, кстати? Опять в ванной с гуриями, так, что ли?
– О, да ты настоящий провидец, Владыка!
– Возмутительно! – фыркнул я. – А работать кто будет?
– Может быть, когда придет время выступать в поход, Мухаммед действительно возглавит твое войско, Владыка, – без особой уверенности сказал Джинн. – Но сейчас он тебе ничем не поможет. Ты призвал этих людей, ты вернул их к жизни, и теперь они должны увидеть тебя, чтобы принять свою судьбу.
– Ясно, – вздохнул я. – Крыть нечем… Если я скажу, что не намеревался возвращать их к жизни и вообще ничего особенного не собирался делать, это ничего не изменит, правда? Все уже случилось, назад пути нет. Как всегда.
– Беседуя с тобой, я, кажется, начинаю постигать логику таинственной силы, которая движет всем во Вселенной, – неожиданно улыбнулся Джинн. – Если бы эта сила пожелала вступить с нами в беседу, она бы тоже наверняка сказала, что не собиралась делать ничего особенного, но все тем не менее уже случилось, и назад пути нет.
– Уверен, что так оно и есть… Ох, погоди-ка! А как же я буду разговаривать с этими ребятами? Я знаю всего пару языков, да и те неважно. Может быть, ты сможешь быть переводчиком?
– Это не понадобится, – успокоил меня Джинн. – Собственно говоря, человеческих языков больше нет. Они иссякли, как солнечный свет.
– Но мы же как-то разговариваем! – растерянно возразил я.
– Да, разумеется, мы по-прежнему можем вести беседу. При этом я не размыкаю уст, а тебе кажется, будто я говорю на твоем родном языке. А я вижу, как движутся твои губы, но не прислушиваюсь к словам, а просто читаю в твоем сердце. Одним словом, между нами что-то происходит, и мы прекрасно понимаем друг друга. И когда ты обращаешься к Мухаммеду, он понимает тебя, а ведь ты давным-давно позабыл язык кочевников; даже ради спасения собственной жизни ни слова не вспомнишь. То же самое будет, если ты захочешь поговорить с людьми, которые тебя ожидают. Понимаешь, о чем я толкую?
– Честно? Я ничего не понял, кроме одного: у меня не будет никаких проблем с языковым барьером. И на том спасибо! – усмехнулся я, отставляя в сторону чашку и поднимаясь с травы. – Составишь мне компанию? А то вдруг они начнут хулиганить, эти наши «воины тьмы»…
Я решительно зашагал туда, где сад граничил с пустыней. Джинн не отставал от меня ни на шаг. Его присутствие меня здорово успокаивало. Вообще-то я не любитель выступать перед большой аудиторией, а уж аудитория у меня на сей раз намечалась самая что ни на есть грандиозная.
Но увидев человеческое море, окружившее мою резиденцию, я неожиданно успокоился. Остановился, огляделся. Снег уже прекратился, но еще не растаял. Да и с чего бы ему таять? Было чертовски холодно, хорошо хоть ветер утих.
Несколько секунд я вглядывался в непроницаемые, невыразительные лица людей, стоящих поблизости. Из сгущающихся сумерек на меня смотрели пустые, тускло-молочные глаза, какие бывают только у новорожденных и умирающих. Потом толпа тихо вздохнула – дружно, словно по команде. Вздох был полон неописуемого облегчения. Кажется, им ничего больше и не требовалось – только увидеть меня, убедиться, что блуждания в темноте окончены, пути назад нет и быть не может, потому что все, чему суждено было случиться, наконец-то случилось. Ну, по крайней мере, начало случаться.
Лица, по крайней мере те, что я мог видеть, внезапно ожили. Вскоре я уже любовался на целую гамму разнообразных выражений: были здесь физиономии счастливые и смертельно испуганные, сердитые и недоумевающие, восхищенные и озадаченные, одним словом – вполне живые. Они начали разглядывать друг друга, переговариваться, знакомиться со случайными соседями.
В пустыне тем временем стало совсем светло. А ведь только что были сумерки, и я отлично помнил, как
