По мере приближения победы над фашистской Германией тревога и страх перед будущим у Черчилля усиливались. Читая его мемуары, относящиеся к последнему периоду войны, невольно приходишь к выводу, что он в это время был занят не столько делами ведения войны, сколько размышлениями о будущем и главным образом вынашиванием планов против демократического движения в Европе, против Советского Союза, великая армия которого приносила свободу и независимость европейским народам. «Коммунизм поднимал голову за победоносным русским фронтом, – сетовал Черчилль. – Россия была спасительницей, а коммунизм – евангелием, которое она с собой несла».[10] Его постоянно преследовал вопрос: «Гитлер и гитлеризм… обречены, но что произойдет после Гитлера?».[11]
Стремясь повлиять на течение событий, правящие круги Англии и США в то же время не могли не учитывать все возрастающую роль и авторитет Советского Союза на международной арене. Они вынуждены были считаться с объективной реальностью, которая сложилась в результате того, что Советский Союз, его вооруженные силы играли и сыграли решающую роль в разгроме фашистских полчищ. Именно эти обстоятельства явились главной причиной, толкавшей правительства союзных держав на переговоры и на проведение встреч на высшем уровне.
11 мая 1945 г., то есть через 2 дня после победы над Германией, Черчилль писал новому президенту США Трумэну: «Я считаю, что мы должны вместе или по отдельности в один и тот же момент обратиться к Сталину с приглашением встретиться с ним в июле в каком-нибудь неразрушенном городе Германии, о котором мы договоримся, чтобы провести трехстороннее совещание. Нам не следует встречаться в каком- либо пункте в пределах нынешней русской военной зоны. Мы шли ему навстречу два раза подряд». И тут же он высказал сомнение в том, чтобы «с помощью каких-либо соблазнов от Сталина удалось добиться предложения о трехсторонней встрече».[12] Его тогда уже обуревала идея о так называемом «железном занавесе» между Востоком и Западом, который в послевоенные годы стал своеобразным символом «холодной войны». Через три дня после великой победы в послании президенту США Черчилль писал: «Железный занавес опускается над их фронтом. Мы не знаем, что делается позади него».[13]
Таковы коротко обстоятельства, которые побуждали наших союзников идти на проведение совещаний на уровне глав правительств. На этих совещаниях обсуждался большой круг вопросов, непосредственно связанных с военным и политическим сотрудничеством трех держав в ведении войны против общих врагов, а также с послевоенным устройством.
Среди крупных военных проблем, обсуждавшихся союзниками, видное место занимает открытие второго фронта. История вопроса как будто общеизвестна. Однако фальсификаторы на Западе до сих пор не унимаются в своих попытках обелить политику правительств Англии и США и извратить советскую позицию по этому вопросу. Вопреки историческим фактам они стремятся доказать недоказуемое: якобы правящие круги Англии и США не нарушили достигнутой договоренности с Советским Союзом об открытии второго фронта еще в 1942 году. Как известно, об этом было достигнуто соглашение в июне 1942 года во время пребывания советского наркома иностранных дел В. М. Молотова в Лондоне. В англо-советском коммюнике, опубликованном 11 июня, говорилось: «Во время переговоров В. М. Молотова с премьер-министром Великобритании У. Черчиллем между обеими сторонами была достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году».[14] Речь шла о высадке англо-американских войск в Северную Францию.
Уинстон Черчилль, а затем и многие западные историки впоследствии пытались объяснить нарушение этой договоренности чуть ли не каким-то тактическим маневром в отношении гитлеровской Германии. В своих мемуарах Черчилль пишет, что такое публичное заявление могло бы внушить немцам опасение и «задержать как можно больше их войск на Западе».[15] Оправдывая свои действия, он ссылается на памятную записку, которую вручил В. М. Молотову, где якобы он не связывал себя подобным обязательством. Однако и «памятная записка» говорит не в пользу ее автора. Текст ее приводится в мемуарах английского премьера. «Записка» начинается буквально следующими словами: «Мы ведем подготовку к высадке на континенте в августе или в сентябре 1942 года».[16]
О том, что правительства Англии и США злонамеренно нарушили достигнутое соглашение о втором фронте, свидетельствуют и их практические действия. Всем известно, что целью поездки Черчилля в Москву в середине августа 1942 года было сообщить Советскому правительству о том, ч-то англо-американские союзники не намерены открыть второй фронт. Накануне отъезда, 5 августа 1942 т., он писал Рузвельту, что у него «несколько неприятная задача», и просил президента помочь ему в выполнении этой «неприятной миссии».[17] Об этом же он думал в самолете, когда летел из Тегерана в Москву: «Я размышлял о моей миссии в это угрюмое, зловещее, большевистское государство, которое я когда-то так настойчиво пытался задушить при его рождении и которое вплоть до появления Гитлера я считал смертельным врагом цивилизованной свободы. Что должен был я сказать им теперь? Генерал Уэйвелл, у которого были литературные способности, суммировал все это в стихотворении, которое он показал мне накануне вечером. В нем было несколько четверостиший, и последняя строка каждого из них звучала: „Не будет второго фронта в 1942 году“. Это было все равно что везти большой кусок льда на Северный полюс. Тем не менее я был уверен, что я обязан лично сообщить им факты и поговорить обо всем этом лицом к лицу со Сталиным…».[18] «Эта поездка была моим долгом. Теперь им известно самое худшее…»,[19] – писал после визита в Москву Черчилль американскому президенту.
Спрашивается: если не было серьезной договоренности об открытии второго фронта в 1942 году, почему же британский премьер решился на такой далекий вояж? Почему он с такими тяжелыми раздумьями летел в Москву? И, наконец, почему он считал свою миссию такой неприятной?
Совершенно ясно, что наши англо-американские союзники, нарушив соглашение об открытии второго фронта в 1942 году, вынуждены были выкручиваться, оправдывать свое поведение не только перед Советским Союзом, который вел в это время смертельную схватку один на один с германским фашизмом, но и перед мировым общественным мнением, перед народами своих стран. Кроме того, первая поездка Черчилля в Москву не могла не преследовать определенных, так сказать, разведывательных целей. Величайший ненавистник Советской России, очевидно, сам лично хотел проверить, на что она способна, выдержит ли натиск нацистских орд. Не случайно, видимо, главой Советского правительства была произнесена «довольно длинная речь» об «Интеллидженс сервис» на обеде в Кремле, устроенном в честь британского премьер-министра. Правда, последний воспринял речь как комплимент.[20]
Второй фронт, как известно, не был открыт ни в 1942 году, ни в 1943 году. Поэтому вопрос об осуществлении операции «Оверлорд» (условное название операции по высадке англо-американских войск в Северной Франции) и накануне, и на самой конференции в Тегеране оставался в центре внимания глав правительств трех держав.
На Московской конференции министров иностранных дел в октябре 1943 года по инициативе Советского правительства рассматривались «мероприятия по сокращению сроков войны против Германии и ее союзников в Европе». Представители Англии и США сообщили, что на англо-американской встрече в Квебеке было принято решение об осуществлении плана вторжения в Северную Францию в 1944 году. Однако они всячески уклонялись от определения сроков операции. Они говорили, что готовы осуществить
