– При чем тут он? – изумилась сбитая с толку Виолетта.
– Вы очень красочно описывали, чему вас научил герцог.
– Благодарите свое воображение, лейтенант, – она тряхнула растрепавшимися волосами. – Я ничего такого не говорила. Герцог ужасно противный.
– А я? Тоже ужасно противный?
– Ужасно, – согласилась она, сияя улыбкой.
Эме снова зарычал и поцеловал эту чудесную девушку.
– Не хочу прерывать ваше удовольствие, – заговорил Андре, – однако надо что-то делать с трупами.
Эме с трудом оторвался от губ Виолетты, но из объятий ее не выпустил.
– А что с ними делать? Обычно в этом случае вызывают гвардейцев. Я уже тут.
– Боюсь, вы не захотите никому объяснять, что здесь произошло, – мягко заметил Андре, – да и я не желаю. И мадемуазель де Лажуа не стоит в это впутывать. Потому трупы лучше увезти куда-нибудь.
– Мои люди скоро вернутся, – сказала Виолетта. – Они все сделают.
– Вы уверены в них?
– Вполне, – она решительно кивнула, а затем прищурилсь: – А вы-то как тут оказались, аббат?
Де Линь пожал плечами.
– С Божьей помощью. Николя ускользнул от меня. Я его всюду разыскивал, не отыскал и решил поделиться с шевалье де Фобером этой печальной новостью. Приехал в Пале Кардиналь, выяснил адрес, прогулялся пешком и, уже подойдя, услышал доносящиеся из открытого окна голоса. Весьма интригующая была беседа.
– Благодарю, – искренне произнес Эме.
Андре пожал плечами.
– Мы квиты. Вы прикончили того убийцу у меня в келье. Я – этого несимпатичного гражданина. Кто он, кстати?
– Я потом вам объясню, – Эме ощутил, что еле держится на ногах; упоение боем ушло окончательно. Но он стоял, прижимая к себе Виолетту. – Думаю, этот господин обрадуется, если мы фигурно уложим его, его пособников и господина де Лекура в живописную композицию на задворках какого-либо парижского монастыря. Как будто они поссорились.
Андре кивнул и окинул парочку ехидным взглядом.
– Полагаю, это удастся устроить. Вы ведь хотите остаться наедине, а трупы немного мешают.
Виолетта и Эме переглянулись. Первой фыркнула девушка, затем не сдержался лейтенант, и уж последним – Андре.
Постучавший полминуты спустя Кароньяк, тащивший корзину с едой и выпивкой для любимого лейтенанта, скорбного телом, так и не понял, почему его встретили оглушительным хохотом.
Эпилог
Колокола выводили печальную песню. Вот уже несколько дней, как придворная жизнь фактически замерла: король находился при смерти. Его величество медленно угасал и, говорили, был уже не в себе. Виолетта не видела Людовика, не ходила к нему в спальню: Анна Австрийская избавила от столь тягостного зрелища часть своих придворных дам.
Мадемуазель де Лажуа думала, каково это – умирать в окружении такого количества людей, себя не помня, не имея возможности даже остаться наедине с собственной смертью. Девушка прошлась туда-сюда по маленькой гостиной, где сейчас никого не было. Времена меняются, как говорит иногда Эме. Король умрет, и все изменится непоправимо. Уже сейчас в воздухе витает тревожный дух перемен; никто не знает, что будет дальше. Принцы крови плетут заговоры, стремясь получить побольше власти, народ все так же ненавидит итальянца Мазарини, а королева держит голову высоко и гордо, несмотря ни на что.
Виолетте остается ждать – и молиться.
Стукнула дверь. Обернувшись, маркиза увидела лейтенанта де Фобера. Лицо его было мрачным, но при виде возлюбленной просветлело. Девушка бросилась к Эме, обхватила руками и прижалась щекой к его груди, слушая, как бьется сердце под алой гвардейской накидкой.
– Тебе тоже действует на нервы этот колокольный звон? – Эме чуть отстранил Виолетту и на несколько мгновений прижался губами к ее губам. – Иногда думаю, скорей бы уж. Надоели звонить.
– Я так рада, что тебе удалось вырваться.
– Всего на несколько минут, – Эме снова нахмурился. В последнее время лейтенант часто бывал не в духе – предчувствовал наступление грозных времен. – Я должен находиться рядом с кардиналом. У него вновь обострилась паранойя. Видит везде заговоры.
– Это не означает, что их нет.
– А я и не утверждаю. Жаль, что герцог де Бофор потерял к тебе расположение. Можно было бы вытянуть из него кое-какие сведения.
– Ты слишком практичен, Эме.
– Не отрицаю.
Герцог де Бофор действительно махнул на Виолетту рукой, едва стало известно о том, что маркиза д’Оди принимает ухаживания некоего лейтенанта гвардейцев кардинала. Видимо, внук Генриха Четвертого решил не тратить понапрасну время. Если бы он знал, что Виолетта причастна к гибели его приятеля де Шатонефа, то, наверное, не отстал бы так просто. Но Франсуа не знал.
Та история оказалась на удивление бесшумной. Де Шатонефа не помнили при дворе, Николя де Лекур был личностью мало кому известной, а два головореза и вовсе никого не интересовали. Следствие установило, что имела место дуэль – по какому поводу, теперь не докопаешься. Трупы, найденные на одной из полян Булонского леса (Эме решил, что в том есть некая Божественная справедливость), похоронили, как полагается, и позабыли об этом. Тем более что заговоры вокруг цвели и пахли – выбирай любой. Эме, преданному Мазарини, приходилось несладко.
– Говорят, – лейтенант прервал размышления Виолетты, – что будет переворот. Конде так просто не отступятся.
– Что это означает… для нас? – осторожно спросила Виолетта.
– Пока не знаю, – он отступил, но все еще держал ее за руки. – Возможно, изгнание. Или, напротив, взлет в зенит. Никто не берется предсказать.
– Если ты решишь последовать в изгнание, надеюсь, не забудешь прислать мне записку?
– А ты поедешь со мной? – Эме, прищурившись, смотрел ей в глаза. Жесткий человек. Непререкаемый. Невозможный.
Любимый.
Виолетта улыбнулась.
– Шевалье де Фобер, перестаньте задавать глупые вопросы. Наше венчание через две недели. И если вы опасаетесь супружеских уз и решили таким образом увильнуть, ничего у вас не получится!
Он ухмыльнулся.
– И устроить переворот, чтобы на тебе не жениться? Да ты подозреваешь во мне Маккиавелли!
– Эме, я тебя люблю и поеду с тобой куда бы то ни было. Хоть в изгнание, хоть на войну. Мне все равно.
– А мне нет.
– Так и должно быть.
Эме де Фобер помолчал еще немного, а потом заметил:
– Что ж, в таком случае я постараюсь справиться с волнением и не удрать из-под венца!
И со смехом увернулся от Виолетты, попытавшейся огреть его вышитой диванной подушкой.
