– Ты только что смеялся над моей верой в ведьм, а теперь говоришь о предчувствиях, интуиции, предопределении… Мартин, ты противоречишь сам себе.
– Знаю, я ее тоже видел, – вздохнул Томас Браун, присев на табуретку рядом со своей женой.
– Она похудела так, что у нее можно пересчитать все косточки. А синяки под глазами ты видел? – Мужчина кивнул. – Бледненькая, тоненькая… Ох, плохо это кончится, говорю я тебе. Надо же, какое невезение: сначала Джессика, затем Крис… Два удара один за другим. Неудивительно, что бедняжка сникла.
– Может быть, стоит показать ее врачу? – несмело предложил Томас. Он заранее знал, что жена будет категорически против вмешательства медиков, но ничего другого предложить не мог.
Он видел, что с Энн творится что-то неладное. В последние дни она отказывалась от пищи. Ночами он слышал ее беспокойное хождение по дому. Долорес делала вид, что спит, но он знал, что и жена прислушивается к каждому шороху, готовясь в любую минуту подскочить и броситься на помощь Энн.
– Ты ведь не думаешь, что она… – Долорес не договорила, словно боясь навлечь беду.
– Нет… нет, разумеется. Просто у Энн сейчас трудное время. Переходный возраст. Она всегда была чрезмерно впечатлительной. Чуть что – плачет или смеется.
– Я уже не знаю, что делать. Не могу же я насильно вливать в нее бульон!
– От ужина она тоже отказалась?
– Как и от обеда, и от завтрака.
– Если так пойдет и дальше, то нам ничего другого не останется, как вызвать «скорую».
– Ты снова за свое! – повысила голос Долорес. – Тебе лишь бы упечь Энн в больницу. Хочешь, чтобы она кончила, как ее мать?
Стоявшая за дверью Энн вздрогнула. При чем здесь ее мать? Ее родителями всегда были дядя и тетя. Родная мать умерла, едва Энн исполнилось три года, и все те скупые сведения, которые она знала о маме, были рассказаны ей тетей Долли.
Энн знала, что ее мать была необыкновенно красива. Даже на выцветших от времени фотографиях нельзя не заметить, какие у нее были выразительные карие глаза и белая кожа. У нее всегда было много поклонников, но она почему-то выбрала обычного банковского клерка, который сбежал сразу же, как только узнал «счастливую новость» о будущем отцовстве. Больше ни мать Энн, ни ее родные ничего о нем не слышали. Возможно, его уже нет в живых. Или он остепенился и стал добропорядочным отцом большого семейства. Энн всегда мечтала о братьях и сестрах, но врачи поставили тете Долли диагноз – бесплодие.
Надеясь услышать ответы на свои вопросы, Энн снова прислушалась.
– Нет, я никогда не откажусь от Энн. Я и так слишком прогневила бога. – Голос тети Долли сорвался, как бывало всякий раз, когда Энн доводила ее своим непослушанием до слез.
– Долли, милая, ты ни в чем не виновата. Твоя сестра…
– Нет, ничего не говори! – перебила его миссис Браун.
Голос дяди оборвался так резко, что Энн решила, что тетя зажала ему рот рукой. Что же она так боялась услышать? Или опасалась, что это будет услышано другими? Энн вжалась в угол между кухонной дверью и массивным книжным шкафом.
– В любом случае, это осталось в прошлом.
– У меня предчувствие, что прошлое еще напомнит нам о себе. И заставит заплатить по всем счетам.
– Что за пессимистические мысли? Долли, ты меня удивляешь. Энн не о чем не догадывается. Ни ты, ни я никогда ей ничего не рассказывали и не расскажем. Нет, дорогая, тебе нужно успокоиться прежде всего самой. Мы не должны показывать Энн, что взволнованы.
– Что ты такое говоришь, Томас?! Прикажешь мне изображать перед Энн безразличие? Я места себе не нахожу из-за ее печали. Она и так лишилась подруги и любимого парня. А ведь я запрещала ей с ним видеться. Может быть, Энн винит меня…
– Брось. Энн знает, что ты всегда желала ей только добра.
– Мы всегда желаем нашим близким добра, а в результате оказываемся виноваты. Быть может, мы ошибаемся. Разве мы можем судить о том, как человеку будет лучше?
– Если человек не в состоянии сделать это сам, то…
До Энн донеслись звуки тихого плача и ворчание дяди, пытавшегося успокоить свою жену.
– Долорес, будь благоразумной. Мы не можем рисковать здоровьем, а возможно, и жизнью Энн. Сколько она выдержит без еды? Неделю? Месяц? Что дальше? Мы сами скорее окажемся в клинике. Я уже потерял аппетит и сон.
– Прости, Томас. – Пухлая мягкая рука погладила мужчину по небритой щеке. – Я знаю, что ты волнуешься за Энн, но мы должны найти какой-то другой выход. Может быть, отправим ее к Гаррисонам в Техас? Они давно приглашали нас погостить. Свежий воздух может пойти Энн на пользу.
– Долорес, ты ведь знаешь, что Энн терпеть не может старшую дочь Гаррисонов. Она ни за что не согласится ехать. К тому же у Энн скоро выпускные экзамены.
– Вот именно. А она к ним не готовится.
– Мне казалось, что она сейчас сидит над учебниками и что-то учит. Я проходил мимо ее комнаты.
– Она сидит, уставившись в одну точку. – Миссис Браун вздохнула. – Я пыталась поговорить, но Энн попросила оставить ее в покое.
– Я считаю, что тебе все-таки следует подняться к ней. Пусть Энн знает, что мы всегда будем рядом. Что бы с ней ни случилось…
– О, Томас, ты снова…
Энн не дослушала фразу, так как побежала в свою комнату.
Ее мозг разрывался от самых нереальных предположений и опасений. Какую тайну хранит тетя Долли? Неужели ей действительно есть в чем винить себя? Если она боится даже говорить о прошлом, то не означает ли это, что на ее совести страшный грех? Одно Энн знала наверняка: тайна связана не только с прошлым тети Долли, но и с прошлым ее сестры, матери Энн. Поскольку несчастная уже много лет покоилась на городском кладбище, ответить на все вопросы Энн могла только тетя Долли.
И снова Энн оказалась в замкнутом пространстве своей комнаты. В безысходности ее одиночества было что-то угрожающее. Она была словно сказочная принцесса, снова и снова пытающаяся вырваться из плена темной башни, в которую ее заточил злой волшебник. Однако все ее попытки заканчивались неудачей.
У нее не было матери и отца, как у всех ее ровесников. У нее не было верных и веселых друзей, которые бы никогда не дали ей заскучать. У нее не было близкой подруги, с которой она могла делиться секретами и сплетничать о мальчиках. И, наконец, у нее не было возлюбленного.
Энн присела на пуфик перед зеркалом. На нее смотрели темные глаза, полные невообразимой печали. Такие глаза могли принадлежать человеку, прожившему долгую жизнь, а не семнадцатилетней школьнице. На осунувшемся лице глаза казались неестественно огромными.
Энн выдвинула верхний ящик тумбочки и достала из него деревянную рамку с
