выжил он, честно говоря, чудом.
– Да, надевать в этом состоянии рабочие перчатки ему не следовало, – согласился я. – Всегда был рад, что мне не нужно их носить. Я слишком рассеянный и суетливый человек, чтобы пользоваться столь опасным оружием.
– То-то и оно. Пока Шурф доставал перчатки из шкатулки и надевал, все было в порядке. Все-таки многолетняя практика, такие вещи тело само помнит. Но потом, представь себе, он решил почесать нос.
– Вот. Именно этого я всегда опасался. Твердо знал, что через пять минут после того, как надену эти грешные перчатки, мне непременно приспичит почесать нос. И как ему удалось уцелеть?
– Элементарно. Сэр Шурф почесал нос правой рукой, а это, как ты знаешь, не смертельно. Оцепенел, только и всего. Из этого состояния я могу вывести кого угодно одной оплеухой, невелик труд. Жаль только, рядом не было ни одного могущественного чародея, который помог бы мне пережить глубокое потрясение, вызванное этим событием. Пришлось справляться самому, как всегда.
Про себя я отметил, что шефу, мягко говоря, не чуждо самолюбование. Не то чтобы это было такое уж великое прозрение, но прежде мне не хватало беспристрастности и склонности к четким формулировкам, чтобы назвать вещи своими именами.
Впрочем, почти сразу я понял, что его самолюбование – совершенно особого рода. Такое возможно, только когда дистанция между “я” и “я”, умело вылепленной, деятельной, недолговечной маской и “наблюдателем”, единственным зрителем и настоящим ценителем спектакля, давным-давно превратилась в настоящую непреодолимую пропасть. В таком случае любуешься, строго говоря, не собой, а чужим, сторонним человеком, который, тем не менее, открыт тебе во всей полноте. Собственно, нечто похожее испытывал сейчас я сам, отмечая преимущества и слабости своей новой личности, ненадолго позаимствованной с чужого плеча. То есть теперь я отчасти мог понять Джуффина – ровно настолько, насколько юноша, неделю назад покинувший отчий кров, способен понять старого бродягу. Но все- таки.
Шеф тем временем продолжал рассказывать.
– Когда я привел этого красавца в чувство, он как ни в чем не бывало заявил, что всякий человек хотя бы раз в жизни должен совершить роковую ошибку. И он, дескать, рад, что его роковая ошибка уже совершена и не привела к трагическим последствиям. Это было довольно остроумное замечание, но, как ты сам понимаешь, совершенно не в духе сэра Шурфа. Поэтому я не знал, что и думать. Но был вынужден отложить разбирательство на потом и срочно отправить его на площадь Побед Гурига Седьмого, поскольку немог уговорить заполонивших ее чудовищ остановиться и подождать, пока мы с коллегой решим другие вопросы.
– Надеюсь, он благополучно справился? – спросил я. – Ничего больше не чесал?
– Судя по всему, не чесал. И с работой, можно сказать, справился, хотя на совершенно особый манер. Сэр Шурф пустил в ход правую руку, а не левую, как положено в таких случаях. И вместо того чтобы испепелить докучливую нечисть, создал, не побоюсь этого слова, настоящий музей под открытым небом.
– Понятно, – кивнул я. – Ничего удивительного, я очень не люблю убивать. Тем более зверей, как бы скверно они себя ни вели. Значит, и он теперь не любит. Ничего, это скоро пройдет… И как же вы с этим разобрались?
– А никак. Когда покончим с делами, можешь сходить на площадь Побед Гурига Седьмого, полюбоваться. Эти так называемые звери до сих пор там стоят, неподвижные и, хвала Магистрам, совершенно безвредные. И будут стоять еще пару дней. Особенно хороша скульптурная группа напротив трактира, где кормят мороженым. Леди Меламори будет в восторге.
– Да, – серьезно согласился я. – Насколько я успел ее изучить, такое сочетание должно ей очень понравиться. А вот почему вы позволили оставить все как есть, это для меня пока загадка.
– Сперва, когда Шурф заявил, что сделал отменный подарок жителям столицы – дескать, зрелищевышло познавательное и по-своему красивое, – я объявил, что он рехнулся, и потребовал немедленно уничтожить это безобразие. Но из любопытства все-таки заглянул на площадь и переменил решение. Наши горожане давненько не развлекались, так что пусть сами любуются и детишек приводят. Заодно своими глазами увидят, от какой беды мы их в очередной раз спасли. Репутации Тайного Сыска это только на пользу.
Джуффин немного помолчал, налил нам обоим по кружке камры и продолжил:
– Все это очень мило, но, как ты сам понимаешь, настолько не похоже на обычное поведение сэра Шурфа, что я не на шутку встревожился. Спросил его, все ли в порядке, не требуется ли моя помощь. Напомнил, что однажды мне довелось спасти его от мертвых Магистров Ордена Ледяной Руки, а по сравнению с такой бедой все прочее – пустяки. На что парень ответил, что никаких бед в его жизни, хвала Магистрам, не намечается, напротив, сплошные радости, поэтомуон предпочел бы, чтобы его ни от чего не спасали, а оставили в покое и отпустили погулять. Сдал перчатки – я лично проследил, чтобы они были со всеми предосторожностями помещены в шкатулку, а она, в свою очередь, в сейф, – и был таков. Я не стал его задерживать, поскольку и без того хлопот хватало, один допрос вконец обезумевшей взаперти леди Триссы чего стоил. Но, покончив с делами, я понял, что беспокоюсь несколько больше, чем следует, послал Шурфу зов и обнаружил, что его больше нет в этом Мире. Если бы он просто отказывался отвечать, я бы преодолел барьер, с этим, хвала Магистрам, никогда проблем не возникало. Но его просто нет. Кстати, на Темной Стороне Ехо я его уже поискал – как видишь, безрезультатно. Это было первое, что пришло мне в голову, и я очень удивился, когда его там не оказалось. Все-таки самостоятельно путешествовать между Мирами сэр Шурф пока не умеет.
– Зато я умею. Этого, вероятно, достаточно. Что тут скажешь, целиком моя вина. Я должен был предвидеть такой поворот.
– Да погоди ты со своей виной, – отмахнулся Джуффин. – Ишь, разбежался. Сэр Шурф старше тебя лет на двести, как минимум. И провел эти годы, можешь мне поверить, не за вышиванием салфеток. То есть вполне способен нести ответственность за свои поступки, в каком бы состоянии он их ни совершил. И вообще, прежде чем выяснять, кому из вас принадлежит высокая честь быть во всем виноватым, неплохо бы все-таки отыскать второго кандидата в обвиняемые. У тебя есть идеи?
– Есть, – сказал я. – Всего одна, но так даже лучше. Думаю, я знаю, куда он отправился. Вернее, чую. Как собака. Но и разумные аргументы у меня тоже имеются.
– Интересно! – оживился шеф. – Объясни, какэто?
– Объяснить будет непросто. У меня, как вам известно, довольно большой словарный запас, но я знаю не слишком много слов, подходящих для этого случая. Могу сказать только, что мое знание больше похоже на физическое ощущение, чем на результат размышлений. Когда я думаю, куда подевался сэр Лонли-Локли, ответ на вопрос приходит сам собой, как будто ветер приносит его запах, хотя ни ветра, ни тем более запаха, разумеется, нет. А разум включается уже потом, лишь для того, чтобы задним числом подменить внезапное озарение логическими рассуждениями. Ему так спокойнее, а мне все равно.
– Так забавно все это от тебя слышать, – невольно улыбнулся Джуффин. – Прости, сэр Макс, я не хотел тебя перебивать. Но войди в мое положение. До сегодняшнего дня мне казалось, я знаю тебя лучше, чем кого бы то ни было, и могу заранее предсказать почти любой твой поступок. Даже сформулировать твое выступление по любому вопросу – безошибочно, или почти… И тут ты одним движением руки смешиваешь все мои карты! За одно это я должен сказать тебе спасибо. Люблю, когда меня удивляют, а происходит это, сам понимаешь, не слишком часто.
– Понимаю, – согласился я. – Что ж, рад, что сумел вас развлечь. Хотя первоначально у меня была несколько иная цель.
– А ты давай, продолжай. Я тебя, конечно, перебил и, вероятно, еще не раз перебью. Но это вовсе не освобождает тебя от обязанности договорить до конца. Сперва объясни, что именно ты чуешь, а потом добей меня обещанными разумными аргументами. Если будешь и дальше загадочно молчать, я лопну от любопытства. А за миг до кончины успею назначить тебя своим преемником, и выкручивайся как знаешь. Страшно?
– Скажем так, если бы я полагал, будто ваша угроза хоть сколько-нибудь обоснована, я бы, вероятно, действительно испытал чувство, родственное страху… – вежливо начал я.
