были на замке!
— Ты, я гляжу, весельчак. Это неплохо… А я на своем островке хозяйством обзаводиться не стал. Выспался, сделал плот и вот — плыву уже третий день. Что, соединим плоты?
— Можно… А куда поплывем?
— Куда-нибудь. Провианта и воды на пару дней еще хватит. А там видно будет. Люблю приключения.
По-испански Фрис говорил с сильным акцентом, Родом он был из Норвегии. Ходил в море на китобойном судне, потом подружился с бродячими артистами, обучился цирковым ремеслам и вместе с цирком путешествовал по Европе. В Италии опять ушел в море — с пиратами. В Северной Африке попал в плен к мавританцам, бежал оттуда, угнав парусную лодку, и добрался до Испании. Там он услышал про Америку. Продал лодку, дал взятку портовому вербовщику, и тот пристроил его, иностранца, на отплывавшую в Вест-Индию каравеллу.
— В Европе все продажно, — сказал Фрис. — Кого угодно можно купить за деньги. Свиньи, а не люди. И твой Колумб — жадная свинья. Его встретили по-людски, а он взял с собой в обратный путь нескольких индейцев, вроде как гостей, и продал их в Испании — как рабов. Герой… Потом опять поплыл сюда, прихватив заодно специально обученных собак- людоедов. В «подарок» индейцам — чтоб собаки жрали индейцев живьем. Всюду одна подлость!
— И я так думаю, — подтвердил матрос, — Ты в Бога — веруешь? — вдруг настороженно спросил он.
— Я, парень, только в себя верую. А эти байки про Бога… что-то они меня стали утомлять. Чем он там, на небе, думает? Головой или задницей? Не может навести на земле порядок. Как увижу, бывало, на улице попа — так и хотелось дать ему между глаз. Чтоб не морочил людям головы.
— И я так думаю! — с удовольствием вторил матрос.
— И отлично! Значит, мы с тобой споемся. У меня, парень, такая… мечта не мечта, а хорошая мысль имеется. Хочу тут, в Вест-Индии, на новых землях, основать людское братство. Тут еще не все изгажено, в самый раз соорудить что-нибудь порядочное. Без Бога, церквей, денег, продажности… Будешь со мной?
— Буду! Но — получится ли… не знаю.
— У меня — заруби себе на носу — все получается. Смотри, нас уже двое. Еще найдем людей подходящих, будь спокоен… Эй, парень, а как тебя звать? Я-то тебе свое имя назвал, а ты свое в секрете, что ли, держишь?
Матрос задумался. Он был испанцем, и имя у него было испанское. Но, глядя на Фриса, он вспомнил о своей клятве никогда больше не возвращаться на родину. Рвать — так уж рвать, подумал он. И решил не называть своего настоящего имени. Чтоб ничто уже не связывало его с прошлым.
— Называй меня как хочешь, — сказал он.
— Вот как… Что ж, пусть будет по-твоему. Когда-то у меня был приятель, тоже северянин, по прозвищу Чед. На цирковом представлении в Болонье он сорвался с каната. Будем считать, что ты — это он. Я буду называть тебя его прозвищем — Чед.
Матрос кивнул. Он не стал спрашивать, откуда родом был погибший канатоходец, ирландец ли, датчанин ли. Чед так Чед.
Не стал он удивляться и тому, что рассказал о себе Фрис. Люди — как песчинки в этом мире. Их носит по свету, и они никогда не знают, что ждет их завтра.
Норвежец был скуп на воспоминания. Он больше не рассказывал Чеду про свою прежнюю жизнь. Было заметно, что Фрис испытал многое, но хочет испытать еще как можно больше, и вчерашний день ему уже не интересен.
Море было пустынным. Прошло еще несколько дней, и они увидели берег. На мели стояла полузатопленная малая каравелла. У подножия холма горел костер. Около него грелись четверо испанцев, это были матросы с потерпевшего крушение судна, их мучила лихорадка. Остальные матросы бросили их, больных, и ушли искать ближайшее испанское поселение.
— Эти тоже Богу не нужны, — увиден сидевших у костра людей, пробормотал Чед.
Вместе с Фрисом он выходил больных матросов. Местные индейцы их не трогали. Привозили из своего селения лечебные травы, целительные настои, но близко не подходили. Они впервые видели белых людей и смотрели на них с настороженным любопытством.
— А сколько болтовни было! — заметил Фрис. — Индейцы, мол, людоеды… Какие они людоеды! Они же как дети.
Трое испанцев, поразмыслив, приняли предложение Фриса — остаться с ним и Чедом. Четвертый, старик, служивший на паруснике шкипером, отрицательно покачал головой.
— Уж очень легко вы все отвернулись от Бога, — сказал он. — Обида вас измучила — брошенные… Негоже поддаваться обиде.
— А ты, старый, чего в Вест-Индию приперся? — спросил Чед. — За золотом?
— Океан, Чед, это моя работа, — глухо ответил тот. Я везу через океан людей и товары, и мне за это жалованье платят. Это честные деньги. У меня в Картахене старуха осталась, домик у меня там, дети, внуки…
— Мы тебе новую жизнь предлагаем! — сухо возразил Фрис. — Жизнь по-братски, на равных, без идальго, без офицерского мордобоя, а ты — домик, старуха!..
— А ты спросил, зачем мне твоя новая жизнь? Мне и моя, та, что есть, нравится. Небогатая, зато — моя! В детстве мать повесила мне на шею крестик своего отца, моего деда, тот тоже был моряком… Нет, нет, не уговаривайте, я не останусь с вами. Свой крестик в море не брошу. Буду добираться до форта в одиночку, вдоль берега. Даст Бог — дойду.
— Далеко это, — сказал Фрис.
— Бог поможет, — упрямо повторил старик,
Он собрал свои пожитки, взял ружье и, коротко попрощавшись, ушел.
Остальные молча смотрели ему вслед, пока сутулая фигура старого шкипера не скрылась за ближайшим холмом.
Выбор был сделан.
— Не дойдет старик, — тихо сказал Чед, — Сил не хватит… Но он сам этого захотел. Жаль. Хороший был человек.
Он говорил о старом шкипере так, словно мысленно уже похоронил его.
Своим предводителем матросы выбрали Фриса. Медленно с тpvдoм привели парусник в порядок. Глядя на обновленное судно, удивлялись, почему прежняя команда не сделала то же самое. Не от растерянности ли? Но пришли к выводу, что всему причиной был страх. Прежняя команда, видно, боялась, что ремонтировать судно придется долго, и все это время надо было жить вблизи индейского селения — вот оно что, самое страшное. А тут — впятером, и справились, благо, что и парусник был небольшой. Хрипели от натуги, вытаскивая его с мели, сколько дней и ночей ушло на это, но вытащили же, вытащили! На что только человек не способен, когда и жить охота, и деваться некуда… Исхитрится, черт-те что придумает, будет по горло в воде работать, а когда канаты изорвут кожу на ладонях, впряжется сам в эти канаты, словно лошадь, и все-таки невозможное сделает возможным. Пятеро моряков — маловато, но управлять судном уже можно. Один — на руле, четверо — на парусах, вот и экипаж.
Теперь можно было уходить в море, по — куда? Ждали, что скажет Фрис. Чед подозревал, что оставшиеся с ними испанцы работают так остервенело еще и потому, что все больше начинают бояться норвежца. Тот ни разу ни на кого из них не прикрикнул даже, но его глаза горели так неистово, что заставляли матросов внутренне сжиматься в тугой комок.
