Понторсон, и осадил коня перед вывеской, какие еще совсем недавно можно было видеть в тех местах: «Потчуем холодным сидром прямо из бочонка». Весь день стояла жара, но к ночи поднялся ветер.
Путешественник был закутан в широкий плащ, покрывавший своими складками круп лошади. На голове его красовалась широкополая шляпа с трехцветной кокардой, что свидетельствовало об отваге путника, ибо в этом краю, где каждая изгородь стала засадой, трехцветная кокарда служила прекрасной мишенью. Широкий плащ, застегнутый у горла и расходившийся спереди, не стеснял движений и не скрывал трехцветного пояса, из-за которого торчали рукоятки двух пистолетов. Полу плаща сзади приподымала сабля.
Когда всадник осадил коня, дверь харчевни отворилась, и на пороге показался хозяин с фонарем в руке.
Было то неопределенное время дня, когда на дворе еще светло, а в домах уже сгущается тьма.
Хозяин взглянул на трехцветную кокарду.
— Гражданин, — спросил он, — вы у нас остановитесь?
— Нет.
— Куда изволите путь держать?
— В Доль.
— Тогда возвращайтесь лучше обратно в Авранш, а то заночуйте в Понторсоне.
— Почему?
— Потому что в Доле идет сражение.
— Ах, так, — произнес всадник и добавил: — Засыпьте-ка моему коню овса.
Хозяин притащил колоду, высыпал в нее мешок овса и разнуздал лошадь; та, шумно фыркнув, принялась за еду.
Разговор между тем продолжался:
— Гражданин, конь у вас реквизированный?
— Нет.
— Значит, ваш собственный?
— Да, мой. Я его купил и заплатил наличными.
— А сами откуда будете?
— Из Парижа.
— Конечно, не прямо из Парижа?
— Нет.
— Так я и знал — все дороги перекрыты. А вот почта пока ходит исправно.
— Только до Алансона. Поэтому я из Алансона еду верхом.
— Скоро по всей Франции почта не будет ходить. Лошади перевелись. Коню красная цена триста франков, а за него просят шестьсот, к овсу лучше и не подступайся. Сам почтовых лошадей держал, а теперь, видите, держу харчевню. Нас, начальников почты, было тысяча триста тринадцать человек, да двести уже подали в отставку. А с вас, гражданин, по новому тарифу брали?
— С первого мая берут по новому.
— Значит, платили по двадцать су с мили за место в карете, двенадцать су — за место в кабриолете и пять су за место в повозке. Лошадку-то в Алансоне приобрели?
— Да.
— Целый день нынче ехали?
— Да, с самого рассвета.
— А вчера?
— И вчера и позавчера так же.
— Сразу видно. Вы через Донфорон и Мортэн ехали?
— И через Авранш.
— Послушайте меня, гражданин, остановитесь у нас, отдохните. И вы устали, и лошадка притомилась.
— Лошадь имеет право уставать, человек — нет.
При этих словах хозяин взглянул на приезжего и увидел строгое, суровое, спокойное лицо в рамке седых волос. Оглянувшись на пустынную дорогу, он спросил;
— Так одни и путешествуете?
— Нет, с охраной.
— Какая же охрана?
— Сабля и пистолеты.
Трактирщик притащил ведро воды и поднес лошади; пока лошадь пила, он не спускал глаз с приезжего и думал: «Хоть десяток сабель прицепи, все равно попа узнаешь».
— Так вы говорите, что в Доле сражаются? — начал приезжий.
— Да. Должно быть, сейчас там битва в самом разгаре.
— А кто же сражается?
— Бывший с бывшим.
— Как вы сказали?
— Говорю, что один бывший перешел на сторону республиканцев и сражается против другого бывшего, — тот как был, так и остался за короля.
— Но короля уже нет.
— А малолетний? И самое смешное: оба эти бывшие — родня между собой.
Путник внимательно слушал слова хозяина.
А тот продолжал:
— Один — молодой, а другой — старик. Внучатный племянник поднял руку на своего двоюродного деда. Дед — роялист, а внук — патриот. Дед командует белыми, а внук — синими. Ну, от этих пощады не жди. Оба ведут войну не на живот, а на смерть.
— На смерть?
— Да, гражданин, на смерть. Вот полюбуйтесь, какими они обмениваются любезностями. Прочтите-ка объявление, — старик ухитрился такие объявления развесить повсюду, на всех домах, во всех деревнях, даже мне на дверь нацепили.
Он приблизил фонарь к квадратному куску бумаги, приклеенному к створке входной двери, и путник, пригнувшись с седла, разобрал написанный крупными литерами текст:
«Маркиз де Лантенак имеет честь известить своего внучатного племянника виконта де Говэна, что, ежели маркизу по счастливой случайности попадется в руки вышеупомянутый виконт, маркиз с превеликим удовольствием его умертвит».
— А вот поглядите и ответ, — добавил хозяин.
Он повернулся и осветил другое объявление, приклеенное к противоположной створке двери. Всадник прочел:
«Говэн предупреждает Лантенака, что, если этот последний попадется в плен, он будет расстрелян».
— Вчера, — пояснил хозяин, — старик повесил объявление, а сегодня, глядите, и внук за ним. Недолго ответа ждал.
Путешественник вполголоса, словно говоря с самим собой, произнес несколько слов, которые хозяин хоть и расслышал, но не понял.
— Да, это уже больше чем междоусобная война — это война семейная. Что ж, пусть так, это к лучшему. Великое обновление народов покупается лишь такой ценой.
И, не отрывая глаз от второго объявления, всадник поднес руку к шляпе и почтительно отдал честь клочку бумаги.
Хозяин тем временем продолжал:
— Сами видите, гражданин, что получается. Города и крупные селения — за революцию, а деревни — против; иначе сказать, города — французские, а деревни — бретонские. Значит, войну ведут горожанин с крестьянином. Нас они зовут «брюханами», ну, а мы их величаем «сиволапыми». А дворяне и попы все на их стороне.
