— Ты что ж, думаешь, я их только ночью вижу, как все? — изумился Коба. — Обижаешь.
— Ну извини, — ухмыльнулся я. — У тебя, знаешь ли, слишком много достоинств, невозможно все держать в голове… А, собственно, зачем ты меня караулил? Что-то стряслось?
— Стряслось или нет, не знаю. Но кое-что мне очень не нравится. Подумал, может, ты объяснишь, откуда в Ехо вдруг объявилось столько беспризорных детей? С чего бы? Сейчас не Смутные Времена.
Я тут же вспомнил мрачную компанию детишек, два дня кряду сидевшую напротив лилового дома, и похолодел от предчувствия. Хотя, казалось бы — ну, дети. Подумаешь. Одни играют в дурацкую, неизвестную мне игру, другие ошиваются среди портовых нищих — какая тут связь? И даже если связь обнаружится, все равно непонятно, с чего бы мне холодеть.
— «Столько» — это сколько? — спросил я, усаживаясь на влажную траву и доставая из кармана трубку.
— Больше дюжины.
— О чем ты говоришь, Коба? По моим сведениям, никаких беспризорников в столице давным-давно нет. Желающие принять в семью сироту уже в очередь выстроились, ждут годами, когда таможенники извлекут из корабельного трюма очередного малолетнего бродяжку, потому что своих бездомных детей в Ехо уже не осталось.
Он тоже уселся на траву, напротив меня, извлек откуда-то из-под драных лоохи, которые носит зачем-то по дюжине сразу, надевая одно на другое, трубку из белого подводного дерева, инкрустированную кусочками панциря арварохского жука. Сколько может стоить такая роскошь, я знаю очень хорошо: долго приглядывался к подобной вещице в ювелирной лавке, в конце концов счел цену непомерной и отступился. А Коба, кто бы сомневался, может себе позволить.
— Угости табачком, добрый человек, — уныло зачастил один из самых богатых граждан Соединенного Королевства. — Поделись с бедняком! — и лукаво мне подмигнул. Дескать, не серчай, что кривляюсь, просто надо всегда быть в форме.
Да я, в общем, так и понял.
Тем не менее табака он взял гораздо больше, чем требовалось, набил трубку, остатки по-хозяйски припрятал на потом, закурил, выпустил из ноздрей облако дыма и наконец заговорил:
— Вот и я был уверен, что беспризорников в Ехо не осталось. Да и с чего бы, времена-то нынче мирные, спокойные… И вдруг мои люди говорят, что под Собачьим мостом на ночь глядя собирается какая- то малышня. Я сходил, поглядел. Да, действительно, дети, четырнадцать штук — считать-то я, сам понимаешь, не ленив. Совсем маленькие — так, навскидку, больше двадцати никому не дашь. С виду сытые, ухоженные, все более-менее прилично одеты — домашние, словом, ребятишки. А время меж тем к полуночи, им не то что дома быть, а уже второй сон смотреть полагается. Но нет, собрались под мостом и расходиться не собираются, причем не играют, не бегают, не шумят, но и спать не укладываются, а просто сидят и молчат.
— Всегда молчат?
— При мне, во всяком случае, молчали. Я же не просто поглядел и ушел — сердце-то у меня на месте. Вышел к ним, стал тормошить, расспрашивать: откуда взялись, что здесь делают, не обидел ли кто, не напугал ли? — не отвечают. Я предложил помощь — дескать, если заблудились, только адрес скажите, куда вас доставить, — молчат, глядят исподлобья, и знаешь, нехорошо так глядят, как пленные энго,[11] которым уже три дня ни жрать, ни спариваться не давали… Ты же на Уандуке бывал, верно? И по невольничьим рынкам на границе с пустыней прохаживался? Видел там энго?
— Я их не только на невольничьем рынке видел, — мрачно сказал я, припоминая неожиданную встречу с двумя дюжинами голодных дикарей-людоедов посреди Красной пустыни Хмиро, куда мы с моими кумонскими приятелями сдуру отправились на пикник. Счастье, что я даже на таком расстоянии от Сердца Мира не совсем беспомощен, а то совсем веселая вышла бы вечеринка.
— Ну вот, тогда ты поймешь, почему мне стало не по себе. Откуда у городской ребятни такие пустые, голодные глаза, хотел бы я знать?! Вообще-то могу понять родителей, которые их не ищут. Чем с такими детишками под одной крышей жить, лучше уж пару-тройку призраков завести, вроде твоего… Словом, плюнул я на все и ушел. Думал, ну их к Темным Магистрам, в конце концов, меня не касается, но уже который день из головы не идут эти детишки.
— Значит, Собачий мост? — спросил я. — По крайней мере, понятно, почему в городе об этом ничего не знают, им же с начала Эпохи Кодекса никто не пользуется, благо тогда Бирюзовый совсем рядом построили, широкий и с фонарями… Спасибо тебе, Коба. Съезжу туда, погляжу.
— Особого смысла не вижу. Их там уже на следующий день не было, — пожал плечами Коба. — Больше ни я, ни мои люди их там не встречали. И хвала Магистрам.
— Вообще-то сразу мог бы мне зов прислать, — вздохнул я. — Сколько дней назад ты их видел?
Коба нахмурился, производя в уме подсчеты.
— Восемь, — наконец сказал он. — Но мои люди приметили их двумя днями раньше. Я, знаешь, как-то не подумал сперва, что тебе будет интересно. Ты же у нас теперь важная персона, и дела у тебя важные.
И он туда же. Нынче мои знакомые как сговорились, твердят одно и то же. Приятно, конечно, когда к тебе относятся с таким почтением и не решаются приставать с пустяками, но хотел бы я знать, с какой стати они все решили, будто сами могут безошибочно отличить важные дела от неважных? Куда как проще было бы положиться в этом вопросе на меня.
— Ладно. — Вздохнул я. — Сделанного не исправишь, хорошо хоть сейчас рассказал. Спасибо, Коба. Попробую с этим разобраться.
— Если будет нужна моя помощь, ты дай знать, — сказал он, поднимаясь. — Ну, мало ли.
— Погоди, — попросил я. — Сперва скажи мне вот что. У вас там в те дни никто, часом, не умер?
Коба совсем не удивился вопросу. Однако его ответ обманул мои ожидания.
— Нет, из моих людей никто не умер. Скорее уж наоборот.
— Воскрес, что ли? — ухмыльнулся я.
— Что-то в таком роде. Но это тебе вряд ли интересно.
— Все равно расскажи. Как-нибудь не помру от скуки.
— Не помрешь, потому что не успеешь. История уж больно короткая. Всего-то и дел, что наша пьянчужка Митти Дол вдруг ни с того ни с сего взялась за ум, несколько дней к выпивке не прикасалась, сказала — все, хватит, свое горе я уже залила. Дальше — больше. Вымыла голову, выклянчила у кого-то приличную одежду и пошла с родней мириться. То есть не мириться даже, а просто показаться, что жива- здорова, — те, как я понимаю, уже давно ее искать перестали. В общем, ушла и не вернулась. Я людей посылал разнюхать, что и как, все-таки Митти нам не чужая, плакать по ней я, конечно, не стал бы, а вот порадоваться всегда готов. И что ты думаешь, меня таки обрадовали, сказали, расцвела — не узнать, живет пока у сестры, потому что ее дом родственники сдали жильцам, чтобы не пустовал… Тебе уже скучно, вижу. Но я с самого начала предупредил, история не по твоей части.
— Не по моей, — согласился я. — Митти Дол, значит. Не припоминаю, чтобы такую искали, надо же.
— Правильно, не припоминаешь. Потому что дело было почти дюжину лет назад. И звали ее в ту пору Арая Крамм. Мало ли как она мне представилась, Митти так Митти, дело хозяйское, но я был бы не я, если бы не вызнал.
— Тогда помню, конечно. Печальная история.
— История как история. Очередная моряцкая вдова, таких много.
— Если бы только вдова. У нее муж был помощником капитана на «Красной рыбе», взял с собой обоих сыновей проветриться на каникулах, до Капутты и обратно. Корабль попал в шторм, все защитные талисманы оказались обыкновенными побрякушками, судовладелец, знаешь ли, решил сэкономить, так что и щепки на память от «Красной рыбы» не осталось. Леди Арая где-то около года не верила, ждала, надеялась на что-то, хотя какая уж тут надежда, если люди на Безмолвную речь так долго не отвечают. В конце концов она и сама это поняла. А в один прекрасный день вышла из дома и не вернулась. Родственники пытались с ней связаться, ничего не получилось — вроде чувствуется, что жива, но не отвечает, хотя защитных барьеров в жизни не умела воздвигать, даже не знала, что это такое. Теперь-то я
