Отмороженные «кузены» молча сидели над свежей могилой Пуреха, которого похоронили прямо во дворе — в той самой яме, в которой он нашел свою смерть, рассудив, очевидно, что рыть еще одну такую же — дурная работа. Тугодум Арало с некоторым опозданием осознал свою причастность к гибели родственника и теперь страдал с таким ожесточенным упорством, словно печаль была тяжелой физической работой, требующей добросовестного напряжения всех мышц. А босоногий «поэт» Йохтумапп отнесся к происшествию более практично: решил, что из бесполезной могилы может выйти неплохая цветочная клумба, и теперь возился с рассадой.
Жена и сын Маркуло, очевидно, находились под «домашним арестом» — по крайней мере, их было не видно и не слышно. Что же касается Тыындука Рэрэ, он всецело посвятил себя починке ворот.
— Извините, что я одна вышла вас проводить, — сказала Ули. — У нас дома сейчас невесть что творится. Большая радость сразу после большого горя… И еще мы никак не можем решить, что делать с Маркуло. Не убивать же родича, в самом деле! А жить с ним под одной крышей… нет уж, хватит! И потом, им просто нечего сказать вам на прощание, потому что… — она смущенно умолкла, даже прикрыла рот узкой ладошкой.
— Можешь не краснеть, леди Ули, я и так понимаю, что твоим родичам не слишком легко заставить себя вдруг взять да и полюбить меня, — пожал плечами Шурф. — Ненависть — та же дурная привычка, от нее трудно быстро избавиться.
— Твоя правда, — кивнула она. — Вот Урмаго с радостью пришел бы проводить своих спасителей, но он пока не может.
— Еще чего, пусть лежит смирно, пьет лекарства и не рыпается! — потребовал я. — По вашим законам его жизнь теперь принадлежит мне. Так что пусть бережет ее как зеницу ока, а то я рассержусь!
— Ой, а ведь и правда! — с ужасом прошептала Ули. — А мне и в голову не приходило…
— И не надо, — усмехнулся я. — Это шутка, леди. Просто глупая шутка. Хотя… Знаешь, а ведь у вас в доме живет человек, которому этот закон стоил свободы. Твой отец был не слишком великодушен с Тыындуком. — Я кивнул в сторону увлеченного починкой ворот дворецкого, который демонстративно не обращал внимания на наш разговор. — Может быть, хоть Урмаго возьмет с меня пример и не станет слишком серьезно относиться к дурацким обычаям?
— Ты предлагаешь обмен? — оживилась Ули. — Ты оставишь свободным Урмаго, а за это мы должны отпустить Тыындука?
— Никаких обменов, — устало вздохнул я. — Это не ультиматум, леди. Просто я даю тебе повод подумать. Может быть, до тебя дойдет, что жизнь одного человека не может принадлежать другому — даже тому, кто ее спас! Во всяком случае, так не должно быть. А если не дойдет… что ж, в конце концов, это не моя проблема!
— Одно удовольствие слушать твои рассуждения о свободе, Макс, — флегматично сказал Шурф.
Я так и не понял: то ли он действительно выражал восхищение, то ли откровенно издевался.
— Тем не менее, — добавил мой друг, — мне хотелось бы сидеть в амобилере еще до заката, поэтому я позволил себе прервать твою речь. Будем считать, что ты сказал достаточно… Осталось решить самый последний вопрос.
Он галантно поклонился Ули и спросил:
— Надеюсь, вы не будете возражать, если я возьму с собой то, что полагаю своей частью наследства?
Ее темные глаза на миг снова стали враждебными и недоверчивыми, потом Ули взяла себя в руки и сухо подтвердила:
— Разумеется, сэр Шурф, это твое право. Возможно, тебе понадобится повозка, чтобы доставить имущество к тому месту, где вы оставили свой амобилер? Я распоряжусь, но это отнимет некоторое время…
Ули держалась с истинно королевским хладнокровием, и все же было совершенно очевидно, что вопрос моего друга оказался для нее серьезным ударом. Наверняка она уже привыкла думать о нас как о самых благородных людях во Вселенной, а тут — на тебе, все закончилось дележкой добра!
— Спасибо за заботу, но повозка без надобности, — невозмутимо отказался Шурф. — Мое имущество и само как-нибудь доберется до амобилера. — Он обернулся в глубь двора и позвал: — Иди сюда, Дримарондо. Как видишь, я держу свое слово!
Пес вихрем вылетел из-за угла. Я не уверен, что его лапы действительно соприкасались с землей. До сих пор он казался мне не просто говорящей собакой, но и очень разумным существом — куда разумнее, чем некоторые двуногие! Но счастье на несколько минут превратило его в обыкновенного лохматого щенка, визжащего и скулящего от восторга, словно он не мог выговорить ни единого слова.
Друппи тоже выглядел довольным. Очевидно, пока мы в поте лица вели свое любительское расследование, эти двое уже успели распланировать свою будущую счастливую собачью жизнь в Ехо на несколько лет вперед: как они будут ходить друг к другу в гости, ежедневно уплетать подкопченные в ароматном дыму окорока и прочие милые глупости.
— Ты хочешь забрать Дримарондо? — глаза Ули стали совершенно круглыми.
— Слово «хочешь» в данном случае не совсем уместно. Но мы с ним заключили своего рода договор, — проворчал Шурф.
Он наградил визжащего Дримарондо таким строгим взглядом, что, будь на месте несчастной собаки я сам, дело вполне могло бы закончиться позорной лужей! Но пес не дрогнул: сейчас ему море было по колено.
— И это все, что ты хочешь забрать? — Теперь Ули никак не могла снова уверовать в наше бескорыстие.
— Знаешь, леди Ули, было бы довольно странно, если бы я стал выволакивать из погреба сундуки с приданым твоей бабушки, — пожал плечами Лонли-Локли. — Ну сама подумай: зачем они мне?
Ули еще долго растерянно смотрела нам вслед. Перед тем как свернуть в густые заросли низкорослых деревьев, густо покрытых мелкими желтыми цветами, я обернулся и помахал ей рукой. Она нерешительно махнула в ответ, развернулась и пошла в дом твердой походкой полководца, которому предстоит еще немало сражений.
— Как ты решился взять собаку? — весело спросил я Шурфа. — До сих пор мне казалось, что твое жилище — не совсем подходящее место для домашних животных.
— До сих пор мне тоже так казалось, — флегматично ответил он. — А вот Хельна очень хотела завести собаку, но была вынуждена смириться с некоторыми неудобствами, связанными с моим присутствием в доме. И когда я встретил Дримарондо, я решил, что это мой единственный шанс доставить ей удовольствие, не причиняя чрезмерного ущерба собственным интересам. В конце концов, с этим псом всегда можно поговорить по душам, причем не только высказать свои претензии, но и выслушать его мнение. К тому же он заблаговременно дал мне честное слово, что никогда не будет заходить в мою комнату.
— Да уж, в Мире не слишком много собак, способных принести такую клятву! — рассмеялся я. — Но когда вы успели договориться?
— Вчера, когда же еще?.. Надо отдать должное этому псу: большую часть нужной мне информации я получил именно от него. Да почти всю, если уж говорить откровенно! Эти разини Кутыки не так уж много знают о том, что творится в их собственном доме… — Он посмотрел на мою изумленную физиономию и добавил: — А чему, собственно, ты так удивляешься? Люди редко обращают внимание на собак. Поэтому Дримарондо присутствовал почти при всех событиях, которые меня интересовали. Он сидел на пороге спальни умирающего Хурумхи, прятался в подвале, где ворожил Маркуло, и, вообще, чего только он ни повидал! Этот пес наблюдателен и любопытен. К тому же в последнее время он был вынужден постоянно шарить по всему дому в поисках пищи…
— Так это Дримарондо тебе всех заложил? — восхитился я. — И небось не просто так, а в обмен на иммиграцию в Соединенное Королевство. Гениально!
— Ты прав. Мы заключили своего рода джентльменский договор. Дримарондо очень умен и осторожен. Пока он полагал, что ему придется и дальше жить в этом доме, он делал вид, что ему не так уж
