после давешних неприятностей, расползается идиотская блаженная улыбка.
— А не мог бы ты помочь мне подняться? — вдруг спросил Нуфлин. — Мне бы не хотелось пропустить такое знаменательное событие, — добавил он, как мне показалось, довольно смущенно.
— А оно именно знаменательное? — растерянно уточнил я, помогая ему выбраться из кресла.
Великий Магистр ничего не ответил, а припал к смотровому окошку и замер — как маленький ребенок, честное слово! Через несколько минут мой локоть, в который он вцепился, чтобы сохранять равновесие, взмолился о пощаде, но я не решался шелохнуться: если уж умирающему старику приспичило посмотреть на китов — что ж, его право!
— Спасибо, Макс, — наконец сказал Нуфлин. — Усади меня в кресло, пожалуйста.
Я помог ему устроиться в кресле и тут же сам припал к окошку. Киты постепенно удалялись, но скрываться под водой, вроде бы, не собирались, так что можно было продолжать любоваться.
— А знаешь, это очень добрый знак, мальчик, — неожиданно сказал Магистр Нуфлин из-за моей спины.
— Еще бы! Киты все-таки! — тоном знатока подтвердил я.
— Обычно они не заплывают в Великое Средиземное Море, — пояснил мой спутник. — И вообще в нашем полушарии киты — большая редкость. Вот поближе к Арвароху их много… Моряки с Хонхоны считают встречу с китом наилучшей приметой: она означает, что все вернутся домой живыми, да еще и с прибылью, огромной, как китовая туша. А мы встретили не одного кита, а сразу четырех.
— Значит, все будет хорошо, — я обернулся к нему и искренне улыбнулся. — Ваша Харумба окажется замечательным местом, вот увидите! А я вернусь домой живым, что тоже не может не радовать…
— Ой, Макс, не прибедняйся! Тебе и примет никаких не нужно, — усмехнулся Нуфлин. — Ты — одно из самых живучих существ в этом Мире, в чем я имел честь самолично убедиться.
— Ничего, лишний добрый знак и мне не помешает, — вздохнул я, с облегчением отметив, что обстановка необъяснимым образом разрядилась.
Спасибо китам: если бы не они, вряд ли бы мы стали так непринужденно болтать — два человека, отрезанные от мира многими дюжинами футов и высокими бортами корзины бесхитростного летательного аппарата, охранник и его подопечный, неудачливый убийца и его ошеломленная жертва, не в меру великодушный судья и оправданный преступник — все это, с позволения сказать, в одном флаконе.
— Рыжие здесь киты, — еще раз сказал я. Сочетание звуков в слове «рыжие» необъяснимым образом ласкало мое нёбо и идеально соответствовало не только окраске китов, но и восторженной нежности, которую я к ним испытывал. — Там, где я родился, рыжих китов не бывает, — с внезапной откровенностью сообщил я Нуфлину. — Они там… — я запнулся, подбирая определение, и наконец нашел: — …темные, как сумерки в пасмурную погоду.
— А в том Мире, где ты родился, тоже есть киты? — полюбопытствовал Нуфлин.
— Ага, — кивнул я.
Мы снова замолчали, но на сей раз молчание было не гнетущим, а умиротворенным.
Незадолго до заката я почувствовал странное беспокойство. Странное потому, что оно родилось не в моем собственном сердце, а пришло извне. Ощущение было похоже на внезапный порыв ветра, иначе не скажешь.
— Что-то случилось? — сразу спросил я своего спутника.
— Еще не знаю, — настороженно ответил он. — А что ты почуял?
— Ничего определенного. Но…
— Что-то переменилось, — кивнул он. — И знаешь, что я тебе скажу? Мне это не нравится. Хуже всего, что я никак не могу понять, что именно происходит: то ли просто погода портится, то ли надвигаются настоящие неприятности.
— Сейчас окажется, что ваши старинные враги — никакой не миф, а самая что ни на есть суровая правда, — вздохнул я. — Ладно, если что — будем драться. Куда ж я денусь?..
Я не успел договорить, потому что началось черт знает что. Небо разверзлось и пролилось на нас огненным дождем.
Черт, я понимаю, что неуместный пафос делает мою попытку достоверно обрисовать ситуацию беспомощной и неуместной, но что я могу поделать, если небо действительно именно разверзлось и пролилось на нас огненным дождем — не больше, и не меньше! Разноцветные брызги холодного огня не обжигали кожу, зато они стирали с лица земли наш летающий пузырь, да и нас, его пассажиров, тоже. Я успел заметить, что мое тело зияет зловещими прорехами, как рваное лоохи портового нищего, и испытал ужас, описать который не берусь: все мои прежние страхи не имели никакого сходства с этим всепоглощающим чувством.
Но у меня в запасе все же было одно-единственное коротенькое мгновение. Его бы не хватило на размышления и поиски выхода, зато хватило на действие — судорожный, но мощный рывок под сень стены из белого кирпича, которая, как ни крути, была раз и навсегда воздвигнута в моем сознании. Разумеется, я бы ни за что не стал этого делать, если бы у меня была возможность обдумать свои действия. Оказывается, иногда паника может спасти жизнь, кто бы мог подумать!
Мне снова пришлось испытать сокрушительную, тошнотворную слабость умирающего старика, содрогнуться от ужаса при виде собственного сведенного судорогой тела; вернуться наконец к себе и заорать от жгучей боли в груди, смешанной с восторгом новорожденного. Хвала Магистрам, все это продолжалось очень недолго, словно бы услужливый киномеханик великодушно промотал пленку в ускоренном режиме, бормоча под нос: «Это мы уже видели».
По счастью, я не только отлично помнил события, которые предшествовали повторению одного из самых неприятных эпизодов моей жизни, но и сумел довольно шустро сообразить, что случилось.
Оказавшись на самом краю, я инстинктивно рванулся под защиту своей белой стены. Ничего удивительного, в течение нескольких дней я строил ее в полной уверенности, что она защитит меня от всех напастей. Мне, конечно, доходчиво объяснили, что это бессовестное вранье, но сжиться с новой концепцией я пока не успел.
Все к лучшему. Могущество ловушки каким-то образом протащило меня сквозь время и грубо швырнуло на пол корзины, «мордой в говно», как непременно сказала бы моя бабушка, крупный специалист по бытовым невзгодам.
Впрочем, это, с позволения сказать, сальто назад с переворотом пришлось исполнить не только мне. Магистр Нуфлин сидел в своем кресле — смертельно бледный, взволнованный, зато вполне живой. К счастью, он оказался крепче, чем мы предполагали перед отъездом. От таких потрясений кто угодно мог бы свалиться с инфарктом, а ему хоть бы хны!
— Вы поняли, что случилось? — взволнованно спросил я.
— Думаю, что да.
Нуфлин замялся, а потом торопливо добавил:
— Видишь ли, до сих пор я не слишком часто использовал этот прием с белой кирпичной стеной, и мне в голову не приходило, что такая ловушка способна перенести своего пленника сквозь время… А, собственно, как ты это сделал? — с показным равнодушием спросил он.
Я понял, что Магистр Нуфлин умирает от любопытства, но за свою долгую жизнь законного властителя и признанного мудреца он давным-давно отвык обращаться за разъяснениями, особенно к сопливым неофитам вроде меня. Но вот ведь обуздал гордыню. До чего любопытство людей доводит!
Но тут еще поди объясни…
— В общем, тут и рассказывать-то нечего, — я даже по сторонам стал оглядываться, словно бы в надежде отыскать подходящее слово где-нибудь на полу, среди дорожных сумок и одеял. — Когда все… ну, или не все, а только мы с вами стали… ну, что ли, таять под этим огненным дождем… В общем, я ударился в панику, перестал соображать, забыл, что ваша стена была ловушкой. И воссоздал ее в своем воображении, словно она может меня спасти. И, как видите, действительно спасла. Хотя все это было довольно неприятно.
— Полностью с тобой согласен, — кивнул Нуфлин. — Не так неприятно, как в первый раз, и все же… Будь любезен, выгляни-ка в окно.
