Я развел руками, показывая, что рад бы, да вот дела, и внимательно оглядел комнату, ища глазами ту красивую блондинку, которая запала в мою память в прошлый раз. Ее я не нашел, и меня это почему то обрадовало. Впрочем, могла быть просто не ее очередь, так как в комнате снова были две девицы: чернявая и с соломенными волосами, похожая на подружку блондиночки. Кивнув всем на прощание, я покинул комнату.
Все текло своим чередом. Пацанов гоняют старшаки. Затем первогодки вырастут, сами станут старшаками и будут гонять следующее поколение, которое через год выплывет наверх, когда сюда придут новые пацаны. Пройдет через эту комнату вереница брюнеточек, блондиночек, шатеночек. И только старые двухъярусные кровати будут безучастно взирать на это, намекая на вечность существующих ныне порядков.
А девочки… Стоп! Я остановился посреди затемненного коридора. А каким образом они сюда попали и как собираются отсюда выходить? Это уже становилось интересным. Я быстро добрался до лестницы и посыпался вниз.
Верхние два этажа можно было отбросить сразу. Они совершенно непригодны для лазеек. А вот на втором хранилась длинная деревянная лестница. Я завернул в коридор второго этажа и чуть было не запнулся об нее. Лестница стояла на месте. Это радовало. Отбросив мысль о девушках, я задумался о том, как нам обустроить выход из общаги. Стучаться кому-либо в комнату я не хотел. Да и, по всей вероятности, ни одна рама под бдительным надзором Степана Егоровича не избежала знакомства с крепкими гвоздями. Оба окна в конце коридора постигла общая участь. Уже ни на что не надеясь, я рванул за ручку створки окна в уборной, и, к моему удивлению, оно со скрипом открылось.
В лицо мне ударил свежий морозный воздух, приглушив специфический запах. Теплый воздух клубами пара повалил наружу, бесследно растворяясь на черном фоне ночного неба. Я мигом сбегал за курткой, одел ботинки и вновь оказался на втором этаже. Путь вниз был открыт.
Как бы не так! Длиннющая лестница не желала влезать в дверь уборной целиком; ей мешала развернуться узость коридора. Через три минуты упорных попыток лестница с грохотом вырвалась из обессиленных рук. Я по быстрому слинял на первый этаж, чтобы не привлекать всеобщего внимания. Какому еще дураку, кроме меня, взбредет в голову упражняться с лестницей среди ночи.
Второй этаж тоже приходилось откинуть. Да и девочки явно пробирались не через него. Не будут же они скакать по деревянной лестнице, рискуя поломать тонкие каблучки своих сверхфирменных сапожек. Такие сапожки сейчас стоят дай боже!
Итак, оставался лишь первый этаж. Пробираясь в полумраке вдоль стен, я запнулся об ведро, упал и больно расшиб локоть. Добравшись до двери, я безуспешно подергал раз десять массивную ручку и успокоился. Девушки прошли не здесь, или у Кирпича был свой ключ. Я исследовал обе уборные, одна из которых оказалась запертой. Окна второй открывались вовнутрь, но пролезть мешала фигурная железная решетка. Я мог, конечно воплотиться в свой промежуточный облик, собрать силы и выдрать решетку с корнем. Но тогда получался всего лишь одноразовый выход, а я хотел иметь постоянную лазейку. Я в который уже раз двигался по темному коридору. Справа и слева едва виднелись прямоугольники надежно закрытых дверей. Не существовало ни единого прохода, дающего хотя бы маленькую надежду. Отчаяние захлестывало меня, и я со злобой пинал эти проклятые двери. Все отлично продуманные планы рушатся из-за какой-нибудь мелочевки. И когда уже не оставалось сомнений, и безысходность охватила мои мысли, нога моя вдруг не откинулась назад от удара, а ушла в пустоту. Чуть шаркнув по полу, дверь бесшумно и таинственно раскрылась, приглашая меня окунуться в теплый воздух, наполненный темнотой.
Глава шестая. Спасение
Это была бойлерная. Я стоял на площадке, пол которой составляли тонкие железные прутья. Сделав несколько шагов, я нащупал лестницу, ведущую вниз. Там, окутанные тьмой, вели свой бесконечный разговор разнокалиберные трубы. В них бежала вода, снабжающая все этажи нашей общаги. От ее непрерывного бега в воздухе стояло приветливое многоголосое журчание, словно гостеприимный король приглашал меня спуститься в его владения. Я не замедлили принять приглашение и затопал вниз по лестнице, осторожно нащупывая все новые и новые ступеньки. Скоро я оказался в самом настоящем лабиринте, состоявшем из труб, расходившихся во все стороны. Возможно, при наличии света я бы без труда выбрался отсюда, но, не догадавшись обследовать стену на предмет выключателя, заплутал и теперь даже не мог определить: в какой стороне находится лестница. Меня окружало пыхтение, шипение, бульканье. Особенно неприятно было натыкаться на трубы, проводящие горячую воду — они неожиданно обжигали руку своими накаленными стенками, вызывая законный вопрос: почему при исправно работающих батареях в кранах почти никогда не бывает хотя бы теплой воды. Размышляя об этом, я бесцельно бродил по темному пространству, как вдруг мои вытянутые вперед руки коснулись прохладной шершавой поверхности стены. Облегченно вздохнув, я двинулся вдоль нее, цепляясь за стену обеими руками. Внезапно, разогнав теплый, затхлый воздух, мое лицо охватила холодная струя. В тот же миг руки потеряли опору, ударились обо что-то деревянное, и я повалился, выбив головой полуприкрытую дверцу, в сугроб снега.
Приятного в этом, конечно, оказалось неизмеримо мало, но тем не менее выход был найден. Теперь я мог дать сто процентов на то, что девочки пользовались каким-то иным путем. Скорее всего у Кирпича все- таки имелся ключ от одной из дверей, которые я так безуспешно пинал в эту ночь.
Я вскочил на ноги, отряхнул голову от снега, вытянул из кармана куртки вязанную шапку и надел ее. Надо мной простиралась тыльная сторона общаги. Высоко над моей макушкой располагались окна первого этажа, а я стоял значительно ниже уровня земли на занесенной снегом площадке, куда постоянно бегал курить техник-смотритель. С трудом поднявшись по заснеженным ступенькам, я оказался в двух шагах от дорожки, по которой вся наша шарага ходила до учаги и обратно. Разумеется моим глазам не раз представлялись эти ступеньки, ведущие вниз, но я и не предполагал, что когда-нибудь воспользуюсь их услугами.
Я застегнул куртку на все пуговицы, натянул шапку на уши, спрятал замерзшие руки поглубже в карманы и уставился на небо. Иссиня-черное, оно огромным куполом раскинулось надо мной. И только почти полная луна освещала вблизи себя его небольшой участок странно-голубоватого цвета. Неподалеку от шара, лучащегося мягким спокойным сиянием, клубились серебристые облака. Но они вовсе не собирались закрывать луну, а величаво уплывали вдаль. На освободившееся пространство одна за другой выпрыгивали мерцающие звездочки, и я бы бесконечно мог глядеть на раскинувшиеся над городом небесные просторы.
Однако вскоре дали знать о себе ноги, которые довольно неуютно чувствовали себя на ноябрьском морозе в старых ботиночках. Постучав ими друг об дружку, я вспомнил, что вышел не полюбоваться ночным небом, что я мог вполне осуществить и у окна 412, а прогуляться по пустынному городу. Благо теперь я это мог делать спокойно и безопасно для своей персоны.
Для большей уверенности я напряг мозги и тут же ощутил во рту надежные клыки, а на пальцах крепкие когти. Затем расслабился и вновь принял человеческий вид. Стукнув раз-другой нога об ногу, я быстрым шагом стал удаляться от общаги, чтобы поскорее разогреться и не жалеть, что не лежу сейчас в теплой постели.
В прогулке по ночному городу есть свои удовольствия. Особенно в зимнее время. Ночная мгла плотно окутывает город. Фонари освещают пустынные улицы мягким сиреневым светом. Один из них ярко вспыхнул высоко над головой. Не обращая внимания, я иду от него прочь. Тень моя быстро растет и достигает поистине громадных размеров. Но вот я уже вдалеке от него и попадаю в сумерки — участок между двумя фонарями. Гигантская тень, расплывчато описывающая мои контуры, становится бледной и постепенно исчезает, сливаясь с поверхностью снега. А позади меня зарождается новая, которая все четче и четче вырисовывается на снегу с каждым шагом, приближающим меня к следующему фонарю. И вот я прохожу прямо под ним, тень моя на мгновение теряется и появляется снова, уже впереди, затемняя собой снег, и снова вырастает в два, в три, в четыре с половиной раза. Но я знаю, что пропадет и она, а на ее место придет та, которая сейчас еще едва виднеется за моей спиной величественным неясным силуэтом.
Словно поколение за поколением, сменяя друг друга, следуют за мной тени, сопровождая меня
