— Нет! Дом большой, скоро вечер. Там нам его не словить. Надо ждать, когда он сам оттуда выберется.
— Тогда я побежал за Федей, а ты тут сторожи.
— Ладно, быстрей только. И курева захвати побольше. Чую, нам здесь всю ночь торчать…
… Сумерки подкрались незаметно. Контуры стен сливались в неопределенное темное месиво, а входные отверстия подозрительно смотрели на меня пустыми темными глазницами. Тишина пустого дома вместе с полутьмой начала пугать меня, и я уже был готов покинуть свои владения, как вдруг, спасаясь от страха, догадался перейти в соседнюю комнату, окна которой выходили на улицу.
Я находился сейчас на пятом этаже, куда мигом влетел, разгоряченный погоней. А перед моими глазами развернулась величественная картина заката. В эту минуту я больше всего хотел бы стать художником, чтобы запечатлеть на века всю эту яркую палитру сиявших на небесах красок. Над крышами домов полыхал наполовину скрывшийся багровый диск солнца, окрашивая окружающее его пространство в ярко-красный свет. Чуть повыше этот расплескавшийся багрянец имел более светлый оттенок. И чем выше поднимался мой взгляд, тем бледнее он становился. Темно-красный, красный, светло-светло красный, розовый, нежно-розовый, почти незаметный розовый и, наконец, такой, что мой глаз уже не мог отличить, то ли это розовый с голубым оттенком, то ли голубой с розовым отблеском. Там незаметно вступали в свои права краски ночи. Чем дальше было расстояние от почти уже скрывшегося солнца, тем больше сгущался голубой цвет. Вот он уже приобрел яркость, вот потемнел, превратился в синий, темно-синий, а над моей головой стал уже сине-фиолетовым.
Нежный переход от багрово-красного до фиолетового был выполнен настолько мастерски, что я жалел о невозможности тут же схватить кисти и краски и остановить все это великолепие навсегда. Сотни, тысячи раз до этого я наблюдал закат, но сейчас сидел потрясенный до глубины души. Необычная обстановка и непреходящее чувство опасности настолько обострили мои чувства, что крыши города, красные от лучей солнца, и панорама заката на полнеба запечатлелись в памяти до конца моих дней. Долгие годы спустя, удобно расположившись в мягком и уютном кресле, я буду вспоминать все происшедшее со мной, и закат, этот закат будет одним из редких светлых участков на моем мрачном пути.
Но закат догорел. Лишь красная полоса еще выделялась на темном фоне неба. Сумрачная улица стояла, раскинувшись внизу, перед моими глазами, а чувство одиночества давило, как никогда.
Я набрался смелости и, зажмурив глаза, словно боялся неосторожным взглядом разбудить притаившихся здесь призраков, прошелся по темным коридорам и комнатам, пока не забрался в комнату, где нашлась только одна дверь.
Нерешительно я приоткрыл один глаз. Мне очень бы не хотелось оказаться сейчас в кладовке без окон, где царила исключительная тьма, но, по счастью, моему взору представилась небольшая комната, в окне которой виднелась «хрущевка», стоящая напротив.
Понемногу я успокоился. В доме напротив ярко горели огни многочисленных окон. Я сел на подоконник и уставился во двор, оставив страшную пустоту за спиной. Впрочем, во дворе тоже никого не наблюдалось, но почему-то это еще больше укрепило мое спокойствие, и я перевел взгляд на дом.
Окна, сиявшие желтым электрическим светом, словно убеждали меня, что я не один. Перед моим взором открывались кухни, спальни, гостиные, детские. В каждой из квартир кипела своя собственная, обособленная жизнь, но вместе они составляли тот огромный мир, который зовется человечеством. Окна гасли, но словно на смену им вспыхивал свет в других. Женщины старательно копошились на кухнях, а там, где горел голубоватый или радужный отблеск экрана телевизора, мои комментарии были уже, так сказать, излишни.
Две маленькие фигурки — мальчик и девочка — увлеченно плевали сверху на темный асфальт. Чуть выше и правее на балконе виднелось несколько сигаретных огоньков. В третьем окне от угла второго этажа вовсю веселились огни цветомузыки. И хотя никому не было дела до меня, скрывающегося здесь, в пустом доме, я почему-то уже не чувствовал себя исключительно одиноким. Мне было хорошо сидеть и наблюдать за всеми происходящими вокруг событиями, и, что ни говори, для этого стоило очутиться в Питере и забраться в этот заброшенный дом. Я сидел и смотрел, а жизнь продолжала катиться дальше.
На четвертом этаже распахнулась створка рамы, и на меня выплеснулся обрывок песни:
… И эти розы
— уже не проза.
Надоело нам на дело
Свои перышки таскать.
Мамы, папы, прячьте девок,
Мы идем любовь искать.
Надоело…
Рокот мотоцикла, на котором лихо пронесся запоздалый рокер, заглушил несколько слов.
… день-деньской.
Отпусти, мамаша, сына.
Сын гуляет холостой.
Окно звонко захлопнулось, и дальнейшие куплеты песни вновь стали недоступны для моего слуха.
Я поднял взгляд вверх, выше обступавших дом деревьев, выше крыши. Сотни звезд сияли там. Луна отсутствовала, и это почему-то казалось мне хорошим знаком. Картина мерцающих звезд на иссиня-черном небе была ничуть не хуже ослепительного заката.
Я не знаю, сколько прошло времени, пока мое внимание привлекал вышеописанный пейзаж. Но завтра мне предстояло продолжить путь, и поэтому просто необходимо было выспаться, чтобы восстановить силы. Кроме того (вы уже, наверное, забыли), рука так и не заживала, а зубы не успокаивались — боль толчками ворочалась в десне, но я еще надеялся, что она утихнет к утру.
Выше моих сил было смотреть в глубину темной квартиры, а свет зажигать не представлялось возможным. Любой отблеск в пустом доме мог привлечь первый же милицейский патруль. Я лег на пол, уткнулся лицом в угол между полом и стеной и приложил все усилия, чтобы заснуть. Впрочем, для этого особого старания не потребовалось. Усталость, вызванная бесконечными погонями, описание которых заколебало вас, скорее всего, до последней степени (тут уж ничем помочь не могу — жизнь такая), затуманила голову и отключила сознание…
… Двое крепких молодых мужчин, имеющих вид тех, кого в рекламах принято называть 'деловыми людьми', встретились на самой обычной остановке троллейбуса.
— Все в порядке? — спросил один из них.
— Разумеется, — кивнул другой. — На этот раз не было никаких проблем.
— А что за пацаны с ним были?
— Мелкая шушера. Я еще не понял, что им от него надо, но в любом случае они нам только помогают.
— Где именно?
— Гляди, — его собеседник махнул рукой вперед. В двух кварталах от остановки виднелся мрачный пустой дом.
Глава двадцатая. Расправа
Крепко заснуть мне так и не удалось. Зубная боль донимала и зверски хотелось есть, а сумка с продуктами была так близка. Полтора дня я вообще ничего не ел и поэтому не мог думать ни о чем другом, кроме содержимого моей сумки. Я встал и тихонько прошелся по комнате. Тишина, мертвая тишина. Наконец, чувство голода пересилило страх, и я решился отправиться в путешествие по темным квартирам пустого дома немедленно. Не буду рассказывать о том, что я пережил за эту четверть часа (у меня даже зубы прошли!), но я стоял на площадке около маленького окошка — единственной дороги в мир людей.
Выбравшись на карниз, я спрыгнул на закаменевшую землю бывшего газона и отправился к штабелю досок, раздумывая о том, что неплохо бы остаток ночи провести здесь, потому что обратный путь в этой ужасной тихой темноте меня не привлекал.
Осколки стекла громко треснули под моими ботинками. И тут же из-за поваленной скамейки выскочили две темные фигуры и метнулись ко мне. Я подскочил от ужаса и ринулся обратно. Один из напавших на
