появившегося на свет диплодока, за мгновение до того, как он впервые увидит свет. Можно было даже позволить детенышам выползти из яиц. Длиной в добрый метр, с тонкими хвостами и шеями, они первым делом стремились уползти глубже в лес, где, как говорил им инстинкт, найдется надежное убежище. Можно было дать им доползти до зарослей… почти, и тут же вытащить обратно. Поднять, швырнуть на открытое пространство и смотреть, как они слепо пытаются вернуться на прежнее место.
Все разумные плотоядные любят играть: это их способ познания как мира, так и поведения добычи. Кроме того, они постоянно стремятся оттачивать рефлексы.
Для своего времени орниты действительно были высокоразвитыми плотоядными.
Когда-то, не более двадцати тысяч лет назад, одному из них пришла в голову новая игра. Самка орнита подняла не слишком толстую палку и принялась тыкать в землю в поисках неразбитых яиц.
В следующем поколении палки превратились в крюки, которыми вытаскивали зародышей, и острые копья, которыми их убивали.
В новом поколении это оружие было испытано на более крупной добыче: молодых диплодоках, не достигших еще пяти-шести лет и не ставших частью стада. Зато орниты получали мясо, куда больше мяса, чем от сотен зародышей. За это же время родился рудиментарный язык, с помощью которого безмолвно общались охотничьи пары.
В век необъятных животных, более совершенного оружия, более сложного общения всякое усовершенствование неизменно вознаграждалось все большим количеством добываемого мяса.
Мозг орнитов так же быстро увеличивался, и поэтому орудия и язык тоже улучшались, появились даже зачатки общества, но вместе с этим требовалось больше мяса, чтобы питать растущие мозги, а это означало необходимость в новых орудиях. Словом, начиналась та самая спираль, которая не раз повторяла виток за витком в долгой истории Земли.
После этого орниты распространились по всей Пангее, следуя за стадами диплодоков, в то время как те бродили взад-вперед по всему суперконтиненту, по веками протоптанным тропам.
Но теперь условия менялись.
Пангею разрывало. Ее хребет слабел. Колоссальные овраги, гигантские разломы, засыпанные пеплом, наполненные лавой, избороздили поверхность. И в этих родовых муках должны были появиться на свет новые океаны. Атлантике предстояло отделить две Америки от Африки и Евразии, тогда как мощный экваториальный Тетис отсечет Европу и Азию от Африки, Индии, Австралии. Таким образом Пангея распадется на четыре части. Это было время быстрых и трагических изменений климата. Дрейф осколков континента создавая новые горы, которые, в свою очередь, отбрасывали на почву сумерки дождя; леса умирали, а на их месте возникали обширные поля дюн.
Поколение за поколением… По мере того как области обитания сужались, растительность не успевала восстанавливаться после сокрушительных набегов травоядных: следовательно, большие стада ящеров уменьшались.
Все же, если бы не орниты, они продержались бы значительно дольше и даже выжили бы во время бесконечно долгого и жаркого лета эволюции динозавров — мелового периода.
Если бы не орниты.
Хотя Та-Что-Слышит-Все за последующие годы брала еще нескольких самцов и вырастила немало здоровых, свирепых детей во славу рода, все же она так и не забыла, что сталось с ее первым самцом, Стего.
Она не смела напасть на матриарха. Все знали, что стадо во многом держится благодаря этой старой могучей самке, и от того, как долго продлится ее жизнь, зависит многое. Но Та неторопливо и уверенно строила планы. На это ушло десять лет. За это время стадо уменьшилось наполовину. Аллозавры тоже вымирали сотнями, поскольку их главная добыча теперь попадалась крайне редко.
Наконец после особенно жаркого и сухого сезона она заметила, что старая самка припадает на одну ногу. Возможно, в тазобедренных суставах, как раньше в хвосте и шее, начинался артрит.
Значит, пора.
Но тут Та что-то унюхала в принесенном с востока ветре. Ощутила на языке вкус, которого давно не пробовала. Соль. Это соль. И она поняла, что судьба матриарха теперь не столь уж важна. Наконец она добилась согласия между охотниками.
Огромной самке диплодока исполнилось уже сто двадцать лет. Шкура была испещрена шрамами — последствиями нападения хищников, умудрившихся сорвать множество костистых шипов на спине. Все же она по-прежнему увеличивалась в весе, достигнув значительной цифры в двадцать три тонны. Но кости, больше века носившие непосильный груз, стали болеть и перерождаться, и это замедляло ее передвижение.
В тот день, когда силы окончательно покинули ее, уже нескольких минут ровной рыси стада оказалось достаточно, чтобы оставить матриарха позади.
Орниты ждали. Ждали несколько дней. И вот пришло их время.
Первыми напали три самца — сыновья Той-Что-Слышит-Все. Они окружили матриарха, щелкая кнутами, тонкими полосками обработанной кожи, имитировавшими сверхзвуковой треск хвостов диплодоков.
Кое-кто из стада тупо оглянулся. Животные видели старую самку и маленьких хищников, но даже теперь программа, заложенная в них миллионами лет, не позволяла крохотным мозгам диплодоков осознать, что эти мелкие плотоядные представляют какую-то угрозу. Диплодоки отвернулись и продолжали неустанно жевать.
Матриарх увидела окружившие ее небольшие фигурки и раздраженно фыркнула. В утробе со скрежетом перемалывали пищу большие булыжники. Она попыталась поднять голову, взмахнуть хвостом, но слишком много суставов и связок с годами отказались двигаться, и каждая попытка вернуть их к жизни вызывала острую боль.
Теперь нахлынула вторая волна охотников. Вооруженные копьями с отравленными наконечниками и пользуясь когтями передних и задних лап, они атаковали диплодока — совсем как когда-то аллозавры, — поражая и отступая.
Но матриарх отнюдь не по воле случая ухитрилась прожить столько лет. Собрав последние силы, игнорируя приступы мучительной боли от ран в боках, она встала на задние лапы. Подобно падающему зданию она возвышалась над шайкой плотоядных разбойников, и они трусливо разбежались, после чего она снова обрушилась на все четыре лапы, так тяжело, что почва содрогнулась, словно от подземного толчка. Несчастная терпела неописуемые муки: скованные артритом суставы немедленно отомстили за попытку их потревожить.
Если бы она убежала, поспешила вслед за стадом, вполне возможно, и на этот раз все бы обошлось, а раны от копий постепенно зажили бы. Но последнее монументальное усилие на несколько минут ослабило матриарха. Времени оправиться ей не дали.
Охотники снова сомкнули ряды, ударяя ее копьями, разрывая плоть когтями и зубами.
И тут появилась Та-Что-Слышит-Все.
Она разделась догола, размотав даже кнут с пояса. И теперь налетела на трясущийся бок диплодока. Сама шкура, вернее толстая кожа, не поддавалась мощным когтям Той и была иссечена канавками, шрамами от древних ран, в которых росли и процветали красные и зеленые паразиты. Вонь гниющей плоти была почти невыносима, но Та-Что-Слышит-Все сумела зацепиться за эту плоть и повисла на четырех лапах. Потом стала подниматься, пока не добралась до шипов; протянувшихся по спине матриарха. Здесь Та вонзила когти в тело жертвы и принялась отрывать рогатые пластины, вросшие в мясо.
Возможно, каким-то темным уголком своего древнего разума диплодок вспомнила тот день, когда уничтожила жизнь маленького орнита. Теперь же самка, терпя новую пытку, допыталась повернуть шею, если не для того, чтобы смести со спины мучителя, то по крайней мере увидеть, кто осмелился на такое. Но повернуться она не смогла.
Та-Что-Слышит-Все не прекращала своих лихорадочных раскопок, пока не дорылась до спинного мозга, который и перекусила одним махом.
Гора мяса много-много дней поддерживала силы охотников, а молодняк играл в кровавой, дурно
