благодарно понёс руку Михаилу.

Рассказывал мне всё это Михаил с пятого на десятое.

Так, между делом.

Пожаловался:

– Это заседательство полздоровья у меня вырежет... И пускай режет! Абы почаще видеть, как уходит из суда человек с восстановленным дочиста добрым именем... Когда я смотрел, как бежал инженер домой – слёзы выдавило у меня из души... Чтой-то слаб я стал... Иля старею?..

Я замахала на него руками:

– Нуу, наскажешь... Только запечатал тридцать третий годок! Сверстник Иисуса Христа. Самолучшие молодущие годы! Ты послушай, что я даве выписала из клюевской библиотечной книжки:

Тебе только тридцать три годаВозраст Христов лебединый,Возраст чайки озёрной,Век берёз, полный ярого, сладкого сока!..

– Ну во-от, – смешался Михаил, – дожил. Заговорила жона со мной стишатами.

– А что, тебе одному можно? Тебе ль тоску в душе вязать?

17

Стойким и счастье помогает.

Кончила я на бегах, или, как тогда говорили, ускоренным методом восьминарию (шутейно я так величала восьмилетку), сватают вести русский язык узбекским детишкам.

Я вроде того и не против, раз на вязанье будет выпадать просторное время.

Устроили мне экзамен на учительку.

Был диктант в двести слов.

Про обезьяну.

Ну, я и перестарайся. Такую оплошку дала – ты хошь этого? – три ошибки смастрячила!

Казалось, в русском я смыслю, как коза в лентах. Но в учителя-культармейцы меня таки взяли.

Правда, не к детишкам.

В школе взрослых повышенного типа дали группу отстающих малограмотных.

Проверяешь в первые дни диктанты – рядом раскрытая книжка. Не уверена где, краешком глаза подглядишь.

А стыдно что!

«Нет, девонька, подглядки не красивят тебя. Прежде чем учить других, выучись сама. Докажи себе, что ты что-то да можешь».

Со всей злостью навалилась я на грамматику. Пыхтела, пыхтела, пыхтела... Наловчилась-таки без ошибок писать проверочные, раз в четверть, диктанты для культармейцев.

А там пошла, пошла ладком Анна наша Фёдоровна.

Про праздники стала узнавать по грамотам да благодарностям.

У меня их с полкило набежало.

18

Золото не золото,

не побывав под молотом.

В начале войны вернулась я в Жёлтое и больше никогда его не покидала. Разве что слетаешь куда на недельку погостить. Вот и вся отлучка.

Сызнова выискивались охотники отрядить меня в учительши.

Только не польстилась я. Ни на какую приманку не сменяла своё вязанье. Ну куда ж такую красоту бросить!

А время какое...

Война.

Кругом людей нехватка. Ломали спину если не за двоих, так за троих. Это уже точно.

Днём я на маслозаводе.

Тока нету. Вдвоём с неразлучницей с Лушей Радушиной сепараторы крутили. По?том подплывали. А крутили, молоко пропускали.

На ночь у меня уже другой чин. Сторожиха того же завода.

Накормлю, уложу детвору да и опрометью с ружьём и с колотушкой на дежурство.

Приди хороший какой мужичара, я б не знала, что его и делать. Стрелять я не умела.

Поставлю ружьё под дверь. Вроде как подопру изнутри. Колотушку приклоню к боку – рядом с моей оборонщицей мне как-то всегда спокойней – и вяжу, вяжу, вяжу...

Осень.

Под чёрным окном ветрюга бесстыдно раздевает черёмуху. Бедная стучит мне в окно тонкими ветоньками. Что? Что ты хочешь мне сказать? Просишь защитить?

Выйти я боюсь. Да и что из моего выхода? Ураган в карман на пуговичку не посадишь...

На всей Руси ночь...

На всей Руси буря...

Сижу горюю...

Вижу, как с каждой минутой всё меньше остаётся листочков на растроенной бедной черемухе.

И то ли мне прислышалось, то ли точно слышу сквозь ветер сосущий голос песни.

Спит деревушка.Где-то старушкаЖдёт не дождётся сынка.Сердцу не спится.Старые спицыТихо дрожат в руках.Тихо в избушке.Дремлет старушка.Мысли её далеко.В маленьких спицахОтблеск зарницы,Светлая даль снегов.Ветер уныло гудит в трубе.Песню мурлычет кот в избе.Спи, успокойся,Шалью накройся,Сын твой вернётся к тебе.

За вязкой и навспоминаешься, и наплачешься.

От слёз глаза не разжимаешь. А только никто не увидит, а никто не услышит, а никто не пособит. Такая пора... В каждом дому беды по кому, а где и по два...

Всё в Жёлтом напоминало про Михаила.

В Жёлтом мы встретились.

Здесь все называли его «Авдотьюшкин зять, который красивый».

Он в самом деле был красивый и с лица и душой. Это я поняла сразу после замужества.

В Ташкенте я провожала его на фронт.

Когда это сесть на поезд – опять ведь дойду до валидола после такой переживанки, – я и спроси:

– Скажи, Миша, последнее слово. Чтоб помнила это слово на всё время.

– Нюронька, уважительница[20] ты моя, вот что я искажу под послед... Не выходи ещё никогда замуж... Я и живой не буду, а ты всё одно не выходи. Тебя никто так больше не пожалеет...

Я дала зарок не выходить.

19

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату