Сергей Тимофеевич пришёл к нам радостно возбуждённый.
— Получил весточку от Тихомирова! — сообщил он. — Серёжа пишет, что рассчитывает месяца через два встретиться со мной — рана заживает. «На старости я сызнова живу, минувшее проходит предо мною». Володя, ты мой амулет, твоя близость приносит мне удачу!
— А моя? — ревниво спросил я.
— И твоя! — засмеялся Сергей Тимофеевич. — Эх, Серёжа, Серёжа, думал ли я, что тебя увижу?
Сергей Тимофеевич был счастлив, и мы искренне его поздравляли.
— Утром допрашивал фельдфебеля, — рассказал он. — Отпетый нацист, убеждённый в превосходстве арийцев и в их исторической миссии. Пытался меня убедить, что по числу гениев на душу населения Германия стоит на первом месте. Пришлось взять в руки карандаш и доказать, что Россия, англосаксы и французы нисколько не уступают немцам по этому показателю, а если Германия в чём-то и превосходит их, то лишь в одном: по числу великих учёных и деятелей искусства, изгнанных из страны за время фашистской диктатуры. Отвёл я душу на этом учёном фельдфебеле!
— Какой у вас размер ноги, Сергей Тимофеевич? — подмигнув мне, спросил Володя.
— Сорок первый. А что?
— Примерьте, пожалуйста, — сказал я, доставая из вещмешка отличные хромовые сапоги.
— Вот спасибо! — поблагодарил Сергей Тимофеевич и озабоченно спросил: — Надеюсь…
— Все в порядке, — успокоил Володя. — Мишка на чернобурку выменял, носите на здоровье.
— На чернобурку? — засмеялся Сергей Тимофеевич.
История действительно была забавная. В подвале полуразрушенного дома мы с Митрофановым обнаружили бочку мочёных яблок. Наполнив два эмалированных ведра, мы отправились угощать ребят, не забывая и себя — всю дорогу наши челюсти энергично работали. Навстречу нам шло несколько солдат. Один из них, набросив на плечи роскошную чернобурку, под смех приятелей кокетливо поводил бёдрами. Увидев в наших руках столь редкостное лакомство, ребята остановились.
— На шарап! — предложил владелец чернобурки. — Налетай, славяне!
— Я тебе налечу! — грозно пообещал Митрофанов. — Лично для товарища Ряшенцева несём, понял?
— Дай хоть погрызть, скареда!
— Локти грызи, — посоветовал Митрофанов.
После длительного торга чернобурка оказалась на моих плечах, а одно ведро с яблоками перекочевало к её бывшему хозяину. При виде чернобурки все встречные хохотали, а я паясничал вовсю, чрезвычайно довольный производимым впечатлением. И тут мы столкнулись с командиром второй роты лейтенантом Кулебяко, который галантно вёл под руку красавицу медсестру Танюшу и рассыпался перед ней мелким бесом. Под мышкой у Кулебяко были только что полученные в военторге хромовые сапоги. Как и следовало ожидать, Танюша всплеснула руками, и на её прекрасном лице так явственно отразились переживаемые ею чувства, что Кулебяко мгновенно сообразил, какого козырного туза он может заполучить.
— Чернобурка? — поманив меня рукой, спросил Кулебяко. — Гм… смотри, Танюша, нашей выделки, в Россию возвращается награбленное фрицами имущество.
— Так точно, возвращается, товарищ гвардии лейтенант! — поддержал я.
— Для кого она у тебя?
— Для невесты, товарищ гвардии лейтенант! Танюшины глаза метнули молнии, и Кулебяко перешёл к делу:
— Махнём не глядя? Даю парабеллум с тремя обоймами.
— Моя невеста штатская, товарищ гвардии…
— Оставь… — Кулебяко поморщился. — Хочешь портсигар-зажигалку?
— Моя невеста не курит, товарищ…
— Тьфу, заладил! — обозлился Кулебяко. — Учти, с чернобуркой не отпущу. Чего за неё хочешь?
— Сапоги… — глядя в сторону, шепнул Митрофанов.
— Моей невесте нужны сапоги, — доверительно сообщил я и, предупреждая вопрос, добавил: — У неё большая нога, с портянкой будет как раз.
Кулебяко побагровел, но глаза Танюши были столь красноречивы, что африканский обмен состоялся, к взаимному удовлетворению.
Сергей Тимофеевич натянул сапоги и любовался ими, улыбаясь.
— Когда в наступление пойдём, не знаете? — поинтересовался Володя.
— Опасаешься, что без нас Берлин возьмут?
— Как раз наоборот, — серьёзно ответил Володя, — пополнение бы нам денька два подкормить, еле на ногах ребята держатся — из освобождённых военнопленных.
Сергей Тимофеевич помрачнел.
— Проводите меня, друзья, и отсыпайтесь: видимо, завтра двинемся дальше. Да, Володя, — спохватился он, — раздобыл для тебя превосходный аккордеон, валялся бесхозный в двух шагах от дома. Воспользуюсь служебным положением и буду возить с собой на штабной машине. Доволен?
— Ещё бы! — обрадовался Володя. — Эх, руки чешутся!
— У меня полный склероз! — ахнув, засмеялся Сергей Тимофеевич и достал из кармана две коробочки. — Утром разведчики принесли Локтеву целый ящик ручных часов — нашли в штабе, и не каком-нибудь, а танковой дивизии «Охрана фюрера»! Как я понимаю — спецзаказ для награждения доблестных эсэсовцев, разгромивших азиатские орды под Берлином. Но от дивизии осталось одно воспоминание. Смирно, товарищи гвардейцы! Получайте часы и заканчивайте войну по московскому времени.
Мы сердечно поблагодарили Сергея Тимофеевича и проводили его до штаба.
И тут, как назло, нам повстречался лейтенант Кулебяко. Уже потом мы узнали, что над ним смеялся весь медсанбат — получив чернобурку, Танюша вспомнила, что ей пора на дежурство, и бежала, не оставив несчастному влюблённому ни малейшей надежды. Кулебяко шёл злой как черт. Увидев на Сергее Тимофеевиче знакомые сапоги, он остановился:
— Так вот кто твоя «невеста»! — прорычал он.
— Здравия желаем, товарищ гвардии лейтенант! — не скрывая насмешки, отчеканил Володя.
Я не удержался и прыснул. Кулебяко бросил на меня многообещающий взгляд и яростно зашагал, шаркая по асфальту разбитыми подмётками.
Но на этом злоключения Кулебяко не кончились.
У самого штаба прогуливался вместе с приятелем сержантом Юра Беленький. Сапоги Сергея Тимофеевича произвели на него большое впечатление.
— Хороши! — Юра поцокал языком. — Где добыли, если не секрет?
Не успел Сергей Тимофеевич раскрыть рта, как я торопливо проговорил:
— Лейтенант Кулебяко достал несколько пар, можешь выменять.
— Ч-черт, — разочарованно почесал в затылке Юра. — Нет у меня никакого барахла…
— Ладно, будут у тебя сапоги, — включаясь в игру, сердечно сказал Володя. — Для Друга делаю, учти. Только сорок второй размер.
