Чтобы дать Юре досказать концовку, мы остановились перед лесом. Когда все утихли, Жук возвестил:
— Антракт закончился, гаврики, занавес поднимается!
Растянувшись цепочкой и держась в нескольких метрах друг от друга, мы углубились в густой смешанный лес. Далеко власовцы уйти не могли: лес прорезали дороги, по которым уже непрерывно шли войска. Разгромленная нашим полком часть опоздала буквально на считанные минуты: ещё немного, и ей, возможно, удалось бы ускользнуть в глухой горно- лесной массив, а оттуда — в Австрию, к американцам. После удачного боя настроение у ребят было приподнятое и не очень серьёзное: Заморыш беззлобно ругался с Юрой, и по обеим сторонам от них слышались смешки — приятелей подначивали. Лишь Музыкант бесшумно ступал своими толстыми ногами и поводил огромными ушами.
— Эй, кореши, — сердито призвал к порядку Жук. — Не ловите ворон!
Подражая Музыканту, я шёл, стараясь не наступать на сухой хворост и чутко прислушиваясь к лесным звукам. Одна высокая сосна вызвала у меня подозрение: в её густой кроне, как мне показалось, что-то темнело. Задрав голову вверх, я сделал несколько шагов назад, споткнулся о толстый сук, рухнул на кучу валежника и тут же вскочил с бьющимся сердцем: всем своим телом я ощутил под слоем хвороста чьё-то чужое тело.
— Юра, Петя, у вас есть закурить? — прерывающимся голосом спросил я, пяля глаза на валежник. Жук, тихо свистнув, сделал знак, и ребята, подтянувшись, окружили подозрительное место полукольцом. Больше всего на свете я боялся, что ошибся, что стану всеобщим посмешищем, но, к счастью, ошибки не было: из-под валежника явственно торчал белый клок рубашки.
— Вставай, земляк, — предложил Жук, щёлкая затвором автомата. — Простудишься. — И, подождав, добавил: — Ревматизм наживёшь, а попробуй достань путёвку на Мацесту, когда сезон вот-вот начинается… — Валежник зашевелился. — Только уговор: не баловаться, не то дырок понаделаем — никакой портной не заштопает… Вот так, земляк. Клешни, между прочим, положено задрать кверху.
Отряхиваясь от ползающих по телу муравьёв, на ноги поднялся двухметрового роста детина в нижней рубахе, чуть не лопающейся на могучей груди. Я разгрёб валежник, вытащил оттуда китель и туго набитый планшет, из которого на землю посыпались… десятки порнографических открыток. Никакого оружия у власовца не оказалось.
— Настоящий солдат, — похвалил Жук. — Не какую-нибудь муру вроде автомата с собой захватил, а самое заветное! Мишка, ты его унюхал, ты и веди. Беленький, дуй со своим корешом за компанию, а то лоб здоровый, как бы из конвоира кишмиш не сделал. Пошли, гаврики!
Многоопытный Юра срезал со штанов власовца пуговицы, и мы повели его в полк. Это был мой первый пленный, и я ног под собой не чуял от гордости.
— Хлопнулся на него, чувствую, амортизирует! — захлёбываясь, в пятый раз излагал я. — Как считаешь, правильно, что сам его не поднял, а для виду попросил у вас закурить? А вдруг он бы выпалил?
— Правильно, правильно, — отмахиваясь, смеялся Юра.
ТРИ СМЕРТИ
В последние дни каждым из нас владела одна навязчивая идея: поймать Власова. Слишком много ненависти вызывала омерзительная личность бывшего советского генерала, ставшего гитлеровским холуём. Мы спали и видели, как ведём в своё расположение предателя номер один, — точно так же, как участники уличных боев в Берлине мечтали самолично усадить Гитлера в железную клетку.
И когда в плен попадались власовцы — а они поднимали кверху руки менее охотно, чем даже эсэсовцы, — мы прежде всего задавали им вопрос:
— Где Власов?
Фотографии командующего «Русской освободительной армией» ни у кого не было, и это усиливало нашу подозрительность: ведь он мог переодеться! В каждом средних лет и постарше пленном, независимо от звания, мы видели Власова и с немалым разочарованием убеждались в своей ошибке. Пленные же, не сговариваясь, показывали, что Власов скрывается где-то поблизости и надеется удрать в Австрию вместе с остатками дивизии своего генерала Буйниченко. И мы без устали круглыми сутками прочёсывали леса, проверяли документы у проезжавших по дорогам офицеров, которые выходили из себя от одной мысли, что их принимают за переодетых власовцев. Однажды мы даже нарвались на крупный скандал, когда вытащили из машины багрового от гнева майора, который отказывался предъявлять документы и лишь орал на нас, срывая голос. Каков же был конфуз, когда выяснилось, что майор по фамилии Денисенко направляется к нам принимать полк у Локтева, назначаемого заместителем командира дивизии. К слову сказать, новый комполка оказался человеком злопамятным, в чём мне, увы, пришлось убедиться на собственной шкуре.
А Власова всё-таки изловили — недалеко от города Пльзень, до которого мы не дошли километров шестьдесят. По нынешней версии, принятой в военной литературе, закутанный в одеяла Власов прятался в легковой машине, и его выдал собственный шофёр. Теперь я не сомневаюсь, что это так и было, но в те дни наш полк облетела другая, более красивая легенда.
Мы не зря так увлекались проверкой документов на дорогах: здесь был один интимный секрет, о котором поведал мне Жук. Дело в том, что на всех изготовленных у нас документах скрепки ржавели, а немцы, с присущей им аккуратностью, скрепляли даже фальшивые удостоверения скрепками из блестящей нержавеющей стали. Этот педантизм дорого обошёлся многим переодетым в советскую форму диверсантам, которых гитлеровский обер- убийца Отто Скорцени под конец войны десятками забрасывал в наше расположение. И вот, как разнеслось по полку, ребята из разведроты соседней дивизии остановили «виллис», в котором ехали генерал и два офицера. Добродушно подшучивая над чрезмерной бдительностью разведчиков, генерал протянул документы (уже ошибка. Наши генералы обычно поругивали проверяющих) и, вытащив фляжку, предложил выпить за победу (вторая ошибка — станет генерал по дороге выпивать запанибрата с солдатами!). Но решили дело скрепки, блестевшие между потрёпанными листками документа.
— Попрошу выйти из машины!
Генерал пытался застрелиться, но разведчики скрутили ему руки. Задержанных под усиленной охраной привели в «Смерш», где выяснилось, что «добродушный» генерал и Власов — одно лицо.
Слышал я и другие версии пленения Власова, правдоподобные и не очень, имевшие хождение в солдатском фольклоре, но никого не осуждаю за выдумки: ведь они лишь свидетельствуют о том, как болезненно относились наши солдаты к самому факту измены Родине.
О том, что Власов пойман, мы узнали шестнадцатого или семнадцатого мая, точно не помню. Узнали с опозданием, и это дорого нам обошлось.
Ранним утром пятнадцатого мая в полк прибежал пастух-чех из близлежащей деревни и рассказал, что видел в лесу нескольких подозрительных людей в штатском. Они сидели у оврага, подкреплялись холодными консервами и тихо разговаривали на русском языке. Пастуху удалось остаться незамеченным, и он, бросив на произвол судьбы стадо, решил предупредить «Руде Армаду».
Мы всю ночь пробыли в лесу, сильно устали, но ребята и слышать не хотели, чтобы ложиться спать. Чем черт не шутит, а вдруг — Власов? Жук задал пастуху несколько вопросов, и мы кружным путём отправились занимать тропу, по которой скорее всего должны были пройти власовцы.
