сладкого ужаса сердцем стал ждать.
Один за другим возле меня оказались Ленька, Гришка и Федька.
— А где бидон? — испугался Гришка.
— Ти-ше! — прошипел Федька. — Костя за водой пошёл, Ленька все расплескал, когда падал.
— А нас никто не заметил? — спросил бледный Ленька. И добавил: — Я с мамой не простился…
— А ты сбегай домой, поцелуй мамочку и скажи: «До свиданья, я уезжаю в Испанию!» — съязвил Федька.
Остроту никто не принял, и Федька надулся.
— Я тоже не простился, — хмуро сказал Гришка. — А ты, Мишка?
— Маменькины сынки, — проворчал Федька. — Слюнтяи…
Мы промолчали.
— А у меня нет мамы… — уныло сказал Федька. Ленька всхлипнул. Мы отвернулись.
— Берите воду, — послышался шёпот Кости. Я сполз на пол и втащил бидон в вагон. — Вас сейчас отправлять будут. Ни пуха ни пера!
Костя конспиративно смотрел в сторону.
— Иди к черту! — прошипели мы в ответ.
— Прячься! — ужасным шёпотом процедил Костя.
Я быстро полез наверх. У вагона послышались голоса, и дверь с грохотом захлопнулась. Мы прижались друг к другу и затихли. Нам было грустно и страшно. Поезд тронулся рывком.
— Поехали!
Распотрошив несколько тюков сена, мы с наслаждением растянулись во всю длину. Первый успех нас окрылил. Мы размечтались.
— Главное, — говорил Гришка, — разыскать дядю Васю, на него вся надежда. Как его фамилия, Мишка?
— Не помню, — ошеломлённо ответил я. — Василий Палыч… дядя Вася.
— Вот дырявая башка! — огорчился Федька. — О чем же ты думал?
— Спокойно, спокойно, — примирительно сказал Гришка. — Комбриг, танкист, дважды орденоносец — быть такого не может, чтобы генерал Лукач о нем не знал. Найдём!
— А примут нас в разведку? — неожиданно усомнился Ленька.
— А куда же ещё? — Гришка пожал плечами. — Мальчишки — они для разведки удобные. Маленькие, а наблюдательные. Посмотрел, где стоят танки, живая сила, штаб — и обратно!
— Вам-то хорошо, — вздохнул Федька. — Букашки. А я высокий, метр шестьдесят пять.
— Ничего, — успокоил его Гришка, — лицо у тебя молодое.
— Что я, метрику фашисту буду показывать! — огрызнулся Федька.
— Нельзя терять времени, — сказал Гришка. — Давайте учить язык. Я знаю уже сорок слов. Но язык учить никому не хотелось.
— Не то настроение, — заявил Федька, который, оказывается, знал меньше всех — тринадцать слов. Правда, среди них было одно очень аппетитное — «менестра», то есть тушёное мясо с овощами.
— Больше всего мясо люблю, — вздохнул Федька. — И апельсины.
— А ты их ел когда-нибудь? — спросил я.
— Нет. А ты?
— Я один раз ел. Половину штуки.
— А я больше всего люблю финики, — сообщил Ленька. — Я их тоже ещё не ел. И от эскимо бы не отказался.
И тут обнаружилось, что все мы отчаянно хотим есть, потому что дома от волнения никто не завтракал. Федька развязал мешок и извлёк оттуда сухари и по яйцу на брата. Мы поели, напились воды из бидона и снова улеглись.
— Об ордене я даже и не мечтаю, — сказал Ленька голосом, который лишь выдавал его мечту получить именно орден. — А вот медаль… за какой-нибудь подвиг…
— Да-а…
Все замолчали. Наверное, каждый представлял себе, как мы возвращаемся домой с медалями, а может, и орденами на груди. От этого даже пересыхало во рту. В гражданскую войну такие случаи были. И в Испании мальчик Педро взорвал фашистский корабль — мы видели этот подвиг в кино. Чтобы оказаться на его месте, мы готовы были отдать двадцать лет жизни.
— Ребята, — тихо сказал Ленька, — а вдруг… когда начнут стрелять… ну, снаряды начнут рваться… и мы увидим, что мы не храбрые?
— Ну да, — презрительно сказал Федька. — Очень мы испугались всяких снарядов.
— Сначала будет немножко страшно, — рассудил Гришка, — а потом привыкнем. Даже у Лермонтова написано, что к свисту пули можно привыкнуть.
— Мой отец был на гражданской войне, — сказал я, — и его ранило в ногу. Он даже не вскрикнул.
— На небольшую рану и я согласен, — сказал Ленька, поёживаясь.
— Так тебя и спросят фашисты, куда ранить, — хмыкнул Федька. — Запузырят куда попало и жалобной книги не дадут.
Помолчали. Думать о ранениях не хотелось.
— Кончено с арифметикой! — злорадно сказал Федька. — Баста! Как из Испании вернусь — в спецшколу пойду, а потом в лётное училище. Или в танковое.
— Там тоже арифметику учат, — поспешил сообщить Ленька. — И даже алгебру. Веркин брат говорил.
— Врёшь! — огорчился Федька.
— Без арифметики из пушки не выстрелишь, — поддержал я Леньку.
— Это называется вычислить траекторию, — уточнил Гришка.
— Тьфу! — расстроился Федька. — А я-то думал — избавился…
Я смотрел в окошко. Леса, дремучие белорусские леса, густые, нетронутые. Приземистые домишки с соломенными крышами, лошади, овцы, собаки. Я думал о том, что всё, что было до сих пор, скучно и неинтересно. Настоящая жизнь начинается сейчас, жизнь, полная необыкновенных событий, приключений и подвигов, при одной туманной мысли о которых замирало сердце.
За моей спиной Ленька и Гришка начали играть в «морской бой». Федька полез на другую половину за морковкой. Он ухватился руками за верхнюю доску загородки, приподнялся и испуганно спрыгнул вниз.
— Там кто-то есть, — сдавленным голосом сказал он.
ЗАЙЦЫ (Окончание)
— Привет, братцы кролики! — над загородкой появилась помятая физиономия парня лет двадцати. Он бросил на нас быстрый оценивающий взгляд. — Сколько вас? Раз, два, три, четыре штуки. Куда плывёте?
— В Одессу, — доверчиво сообщил Ленька.
— А тебе какое дело? — проворчал Федька.
— К черту церемонии, переходим на «ты», — парень спрыгнул вниз и протянул Федьке руку. — Василий Петров, псевдоним Жук. Знаешь, что такое псевдоним?
— А ты парень ничего, — похвалил Федька, дружелюбно глядя на нового знакомого. — Откуда у тебя тельняшка? Ты моряк?
