Бестиарий

Свершилось чудо правой мести:
В недуге страшном скорчились одни,
Других застала смерть на месте.[47]

У озера Свитезь призраки появляются и до сих пор. Ей-богу, страшно слушать, когда рассказывают об этом старики, и страшно вспоминать на ночь глядя.

Сирены

В греческой мифологии считались дочерьми речного божества Ахелоя и одной из муз (то ли Мельпомены, то ли Терпсихоры). Они были подружками забав Персефоны, а в наказание за то, что не помешали Аиду похитить ее, были превращены в чудовищ: полуженщин-полурыб. Им велено было жить на скалистом острове, откуда своим сладостным пением они заманивали проплывающих мимо моряков. Однако горе тому, кто, околдованный голосом сирен, отваживался высадиться на их острове. Несчастный погибал, разорванный на куски.

Когда мужественный Одиссей отплывал от острова, на котором проживала волшебница Цирцея (Кирка), она наставляла его такими словами:

Дело одно совершил ты успешно; теперь со вниманьем
Выслушай то, что скажу, что потом ты от бога услышишь.
Прежде всего ты увидишь сирен, неизбежною чарой
Ловят они подходящих к ним близко людей мореходных.
Кто, по незнанию, к тем двум чародейкам приближась их сладкий
Голос услышит, тому ни жены, ни детей малолетних
В доме своем никогда не утешить желанным возвратом:
Пением сладким сирены его очаруют, на светлом
Сидя лугу; а на этом лугу человечьих белеет
Много костей, и разбросаны тлеющих кож там лохмотья,
Ты же, заклеив товарищам уши смягченным медвяным
Воском, чтоб слышать они не могли, проплыви без оглядки
Мимо…[48]

Сиреной, правда, пресноводной, была Лорелея. Сидя на скале над Рейном — правый берег у Сант-Горсхаузена, на полпути между Майнцем и Кобленцем, забавлялась тем, что, напевая и расчесывая златые волосы, отвлекала внимание моряков, корабли которых и лодки разбивались на острых порогах, а сами они тонули.

И силой плененный могучей, Гребец не глядит на волну,
Он рифов не видит под кручей, Он смотрит туда, в вышину.
Я знаю, волна, свирепея,
Навеки сомкнется над ним
И это все Лорелея
Сделала пеньем своим.[49]

Тем, кого удивит сопоставление вышеприведенных убийственных чудовищ, восседающих в окружении обглоданных мослов и разбивающих лодки, с «маленькой Сиренкой» (у нас, в России — «Русалочкой». Е.Вайсброт) Андерсена, поясню, что виною тому убогая польская номенклатура. В польском языке сиренами принято называть также морских нимф, женщин с рыбьим хвостом, в отличие от классических греческих (Гомеровских) сирен отнюдь не кровожадных. Mermaids либо Mecrjungfraum (в оригинале у Андерсена — den lille Havfrue) — милых и симпатичных девушек с длинными волосами и красивыми бюстами в принципе следовало бы называть не сиренами, а морскими русалками или водными девами. Так поступают чехи, у которых они — morske vily.

Именно такие морские вилы, русалки и сиренки (не сирены) выступают в роли героинь многочисленных легенд, в которых (с менее трагическим результатом, нежели у Андерсена) сбрасывают рыбьи хвосты и становятся женами моряков либо рыбаков. Подобное супружество, правда, бывает непрочным и заканчивается дурно. Как и в сказании о Мелузине[50], связи людей с сиренками губят зависть, темнота и ксенофобия окружающих. Сказки эти, как легко убедиться, осмотревшись вокруг, ничуть не потеряли своей актуальности.

Известны сиренки и в других мифологиях: Атаргатис, женщину-рыбу почитали наряду с Дагоном финикийцы из Аскалона как богиню плодородия. В нордических легендах бытует Маегугер с длинными волосами и большими грудями. Много общего с сиренкой также у шелок, встречающихся от Бретани до Фарерских Островов и Исландии.

Стрыга (Stryga)

Разновидность кровожадного славянского упыря. «Внезапно решившись, Витослав Стшегоня, прозванный Голованом, оборачивается к братьям Збылюту и Инбраму:

— Сейчас я позову ее! Опустите забрала! Не смотреть! Он задирает голову к нему и голосом, полным нескрываемого ужаса, трижды кричит:

— Стрыга! Стрыга! Стрыга!

И она прилетела… Со свистом рассекая воздух, посреди азиатской пустыни явилось славянское чудовище, упыриха. Двойной ряд зубов на мертвом лице, пальцы с загнутыми когтями, холщовый саван, голый череп… Бог она села на шею язычника, с легкостью перекусила сталь, впилась зубами в тело… За первым последовал второй, третий, четвертый…»[51]