Страны, Зеленый Рыцарь, Красный Рыцарь, Персиант Индийский), просто необходим для развития сюжета — ведь с кем же бороться праведным рыцарям, если нет неправедных? Однако и черные характеры тоже верно отображают реальную историческую картину рыцарства и рыцарской эпохи. Тарквинов и рыцарей-разбойников было гораздо больше, чем Ланселотов и Галахадов.
МЕЛЕГАНТ
Очередной проказник. Был князем — сыном Багдемагуса, короля Горе и кузена короля Уриенса. Втайне алкал королевы Гвиневеры и пылал порочной похотью. Когда Гвиневера по весне выбралась в лес праздновать Бельтайн, Мелегант похитил ее, запер и собирался взять силой. Классический ирландский aithed — похищение женщины.
Королеву вызволил (примчавшийся на телеге!) Ланселот, даровав развратнику князю жизнь. Мелегант отблагодарил лучше не придумаешь: что было духу кинулся к Артуру и донес, что, мол, освободитель Гвиневеры Ланселот воспользовался выпавшей возможностью и, прежде чем вернуть освобожденную королеву законному супругу, «роскошно с ней удовлетворялся» в замке Мелеганта, не вылезая из ложа королевы ни днем, ни ночью. Что, кстати сказать, полностью соответствовало истине.
Так что все это могло иметь серьезные последствия для Гвиневеры и Ланселота, но ведь, к счастью, существовал рыцарский кодекс и обычай. «Лжешь, сукин сын, — холодно бросил Ланселот Мелеганту. — И сей же час я докажу это в бою на мечах». В начавшемся поединке Ланселот, гроссмейстер ристалищ, разделал более слабому Мелеганту голову на две половинки. Сим действием он неопровержимо доказал, что закон и правда на его стороне, покойник лгал, а Гвиневера чиста, как лилия.
Приключение с Мелегантом — тоже отсылка к кельтской мифологии, очередная триада, причем в системе «Ланселот—Гвиневера—Мелегант» именно Ланселот играет роль «старого короля», способность которого безуспешно подвергает сомнению «юный претендент». В древних валлийских преданиях похитителем Гвенвифары был злой гигант, а ее освободителем и убийцей «претендента» — сам король Артур.
ПАЛОМИД
Интересный рыцарь, ибо заморский. Он сарацин, язычник. «Как так? — могут спросить. — Сарацин, неверный, поклоняющийся Магомету, и вдруг среди христианских рыцарей? Меж элиты и цвета рыцарства? За общим (круглым) столом с Галахадом, Персивалем и Борсом? Сарацин, носящий титул „сэр“, как все другие рыцари, самой священной обязанностью и заповедью которых являются, как ни говори, защита веры? Эй, что-то тут не так!»
Все тут так. Придумывая сэра Паломида, Томас Мэлори, вероятно, обратился к французским романам о рыцарях Карла Марлета — Молота, героически остановившего арабскую агрессию в VIII веке, и к chansons de qeste, то есть песне о паладинах Карла Великого, который вел в IX веке бои с маврами эмира Кордовы. В рыцарских романах сарацины и мавры обычно показаны «коллективным героем», образуют дикую орду, жаждущую христианской крови. Однако порой их «индивидуализируют», и тогда относятся как к равным и достойным противникам. Как к рыцарям со всеми вытекающими отсюда последствиями, то есть кодексом и принципами рыцарской борьбы. Это исторически обоснованно: воины Магомета, особенно испанские мавры, часто подражали рыцарям-гяурам, восприняв частично их «атрибутику» — одежду, латы, оружие, а также кодекс чести. То же самое было во времена Крестовых походов. Саладин, показавший массу примеров рыцарского поведения, воспринимался крестоносцами как рыцарь и вызывал их восхищение.
Так что Мэлори, создавшему образ сэра Паломида, было от чего оттолкнуться. Однако если мы попытаемся подогнать «магометанского рыцаря Круглого Стола» к реальным историческим датам, получится чудовищная, поразительная и захватывающая дух глупость. Ведь Магомет родился в 571 году в Мекке. Пророком Аллаха он провозгласил себя в 611 году. Так называемая хиджра (бегство Магомета из Мекки в Медину) свершилась в 622 году. Для магометан это нулевой год, с него отсчитывается развитие ислама и его экспансия, или Джихад. Поэтому рыцарь Круглого Стола (515 — 540 годы), исповедующий ислам, выглядит не менее комично, чем, например современный епископ, стоящий с крестом на стенах Трои.
Ну что ж, у легенд свои законы, а сарацинский рыцарь Паломид в Артуровской легенде оказывается фигурой настолько интересной, что есть смысл посвятить ему несколько слов.
С Паломидом мы знакомимся в Ирландии, при дворе короля Ангвиенса, когда туда прибывает Тристан. Сарацин влюблен в Изольду, между ним и Тристаном сразу же возникает соперничество. На устроенном королем Ирландии турнире Тристан и Паломид выступает в качестве противников. Сарацин — мужественный и умелый воин, но проигрывает бой второму после Ланселота. Тристан требует от поверженного противника рыцарского обета: Паломид должен отказаться от Изольды, поклясться, что никогда не подойдет к ней и не будет досаждать ухаживаниями. Забудет о ней навсегда.
С того дня Тристана и Паломида связывают странные отношения — смесь враждебности, зависти, ненависти, восхищения и... дружбы. Порой оба рыцаря оказываются противниками в бою, иногда же один помогает другому и спасает жизнь. Они даже вместе сидят в темнице, схваченные «плохим рыцарем» — и верно и честно поддерживают друг друга в недоле[139].
Однако сарацин нарушает клятву и продолжает активно любить Изольду. Разумеется, это очередная кельтская триада, в которой теперь роль «старого короля» играет Тристан, а «претендента» — Паломид. В определенный момент Паломид решается даже на классический aithed, похищает Изольду (как вышеупомянутый Мелегант). Но Тристан (как Ланселот) все еще не перестает быть рыцарем Лета, его витальные силы и эротическая мощь не могут подвергаться сомнению. Тристан запросто отбирает у «претендента» свою богиню. При этом все происходит без вооруженной стычки: Тристан хватается не за меч, а за арфу. Очарованная его игрой и пением Изольда погружается в близкое к трансу состояние, а Паломид видит, что тягаться с соперником ему не под силу. Он проиграл. Изольда есть и будет Тристановой — у сарацина нет никаких шансов.
Однако «соревнование» продолжается. Рыцари несколько раз назначают время поединка не на живот, а на смерть, но всегда им что-то да мешает. Тристан, видя неугасающую любовь Паломида к Изольде, обвиняет того в «бесчестии и предательстве», на что сарацин отвечает таким образом: «Не называй меня предателем, ибо я не таков. Любовь — право каждого мужчины. Ты любишь La Beale Isoud, и я ее люблю. Ты добился ее благосклонности, ее сердца и ложа. Я их не добился и никогда не добьюсь, но любить ее не перестану до конца дней моих — как, впрочем, не перестанешь любить и ты».
И тогда они решают: «Бог нас соединил иль дьявол, но надо рассоединяться!» Начинается яростный и продолжительный поединок... но об этом чуточку позже.
