«Скорей всего, мы на очередном выступлении рядом с рыночной площадью. Здесь все понятно и даже неожиданная ненависть или злость одного из зрителей ничего не значит. А вот почему и как я возвращаюсь в сознание? Выяснить это для меня архиважно. Мне кажется, подобное случилось уже второй раз. Первый, когда я вел гнедого на прогулку и ко мне с требованиями обратился тамошний хозяин. И вот теперь, когда я чуть не споткнулся. Граф не скрывал своей сущности Эль-Митолана, значит, за мое невнимание он на меня как-то воздействовал, подстегнул, так сказать. Нечто подобное произошло и сейчас. Может, кому-то показалось, что я двигаюсь слишком медленно, и этот кто-то меня магически ускорил. Кто это мог быть? Да неважно! Скорей всего, наш старший комедиант, ведь, кажется, он тоже явный колдун: вон как зычно звучит голос Уракбая. Значит, наш мэтр его поддерживает. Следовательно, моя первейшая задача быстро выяснить, чем он воспользовался для магического «пинка». И сделать это надо до того, как я опять не рухнул в пропасть беспамятства…»
Дело в том, что помимо магического посыла «бодрости» в арсенале любого колдуна имелось до пятидесяти структур, оперируя которыми можно было воздействовать на простого человека, не имеющего защитного оберега с определенными свойствами. Вполне понятно, что у раба никакой защиты быть не могло, и приставленный старшим комедиантом надсмотрщик прекрасно об этом знал. Но смысл ему раскрыться все-таки был. Раз уж они зашибают такие крупные деньги, то в любом случае выгоднее иметь правильно соображающего помощника, чем трудно контролируемого дебила.
Вернувшись к повозке с изрядно отяжелевшим мешком, Кремон понял, что отдать собранное опекуну будет проблематично. Того обступили несколько десятков человек и засыпали лавиной дополнительных вопросов. Поэтому Невменяемый сразу подошел к руководителю, сидящему на козлах, и отдал пожертвования ему. Потом взобрался на козлы и сам постарался прошептать в конкретном направлении:
— Я опять пришел в сознание. Но никак не пойму, почему это произошло.
— А в какой момент это случилось? — напрягся Ранек.
— Когда я шел к зрителям с мешком и споткнулся.
— Ага… — Колдун ожесточенно зачесал висок, пытаясь лихорадочно сообразить и сопоставить свои наблюдения. — Скорей всего, так и было… Цай! Иди-ка сюда!
Только сейчас Кремон обратил внимание на возницу, который сидел в темном пространстве крытой повозки и присматривался к зрителям через специально сделанные и обшитые нитками прорези в тенте.
Цай приблизился к Ранеку, и тот прошептал ему на ухо несколько фраз, после чего возницу словно ветром сдуло. Только и мелькнула его спина в толпе разъезжающейся знати. Зато сам руководитель комедиантов, забросив мешок в глубь повозки, строго уставился на изуродованного раба. Кажется, откладывать расспросы он не собирался:
— А вот скажи, мил-человек, все ли ты вспомнил из своего прошлого?
— Да нет, точно те же кусочки плавают в воспоминаниях, — с горьким вздохом признался Невменяемый. — А как только хочу напрячься, так сразу мозги начинают раскалываться от боли.
— М-да? Может, хоть вспомнишь, где ты научился за чистопородными скакунами ухаживать и дрессуру освоил?
Благодаря подробному рассказу Уракбая об их мытарствах после сражения с Титаном, Кремону не составило особого труда варьировать своими обрывками воспоминаний с должной сноровкой, и правильно их соотносить с потребностями дня сегодняшнего. Тем более что он знал, что его считают бывшим десятником, а оставшееся от прежних превращений тело так и замерло на возрастной отметке ордынца, приближающегося к пожилому возрасту. То есть врать можно было что угодно, но и учитывать следовало, что скрывать свою ауру сейчас нечем и любой колдун постарается разобраться в правдивости его слов. А что считается самой выгодной правдой? Только та ложь, которая основана на реальных событиях.
Поэтому Невменяемый постарался улыбнуться с хорошо ощущаемой ностальгией:
— Когда я учился премудростям воинского искусства у одного знаменитого воина, он имел строптивого вороного красавца, которого никто не мог приручить. Уже продавать его собрались. Но мне удалось с ним подружиться, и долгое время он оставался моим личным другом, боевым товарищем. С тех пор я не боюсь даже сильно рассерженного, озлобленного коня, потому что понимаю его и всегда хочу помочь.
— Ладно, твой ответ меня вполне устраивает, — кивнул Ранек, поглядывая время от времени на последних удаляющихся зрителей. — Но вот когда и где ты пробовал волшебные плоды из Поднебесного сада?
— Я? — с самой откровенной искренностью изумился Кремон, который в самом деле ничего подобного и близко не мог вспомнить. — Да как-то вообще не приходилось их пробовать! С чего это ты взял?
— Как же! Если ты точно описал все, что есть в Сонном Мире. Ну-ка постарайся припомнить: огромная поляна с цветами, дуниты, которые трубят в свои хоботки, дунитки, которые доставляют море блаженства, и огромные, дающие много сладкого меда стручки…
По мере перечисления смутные образы замелькали в разгоряченном мозгу Кремона. В какой-то момент ему и в самом деле удалось запечатлеть странную, ни на что не похожую картину. Но как раз в этот момент резкая боль пронзила голову, он дернулся и упал в пропасть очередного небытия.
Внимательно наблюдавший за всеми отблесками ауры своего собеседника Ранек увидел, как тот дернулся, скривился на какой-то момент от боли, а потом… На колдуна вновь смотрели бессмысленные глаза полного идиота, а рот приоткрылся в глупой, неприятной улыбке.
— Э-эх! — с досадой воскликнул колдун, обращаясь к замершему рядом Уракбаю. — Кажется, я перестарался со сложными вопросами. Опять в дурачка превратился твой товарищ.
— А что хоть ответить успел?
— Что воинскому искусству обучался у знатного воина, датам и с лошадьми обращаться научился. А как попытался Сонный Мир вспомнить — тут его и заклинило. Но мне сдается, что именно у знатного воина он волшебные плоды и мог попробовать.
Уракбай промолчал о том, что у них в Кремневой Орде подобную роскошь могут позволить себе только Фаррати и его приближенные, зато подтвердил:
— Да, воин он просто великолепный!
И кратко пересказал обо всех подвигах своего сослуживца во время их пути к морю и о сражении с пиратами. Тут как раз и возница вернулся. Виновато разведя руками, он сообщил:
— Не догнал!
— Ну ладно, — пожал плечами Ранек. — Тогда сами будем экспериментировать. Если его и в самом деле можно чем-то вернуть в нормальное состояние, то я обязательно отыщу должную структуру. А сейчас складывайтесь — и срочно в банк. Не хватало нам только с такими деньгами по дорогам мотаться.
Собрались еще быстрей, чем раскладывались. И совершенно не скрываясь, а, наоборот, привлекая к себе внимание громкими окриками в сторону зазевавшихся прохожих и медлительных похасов, отправились в самый центр городка. На виду у многих обывателей Ранек вошел в отделение Менсалонийского банка с отягощенным мешком, а вышел с пустым, свернутым под мышкой. Лихо вскочил на козлы и дал команду Цаю:
— Давай, извозчик! Погоняй своих похасов! К ночи надо добраться до следующего городка, и уже там мы наедимся вволю.
— Да я-то погоняю, — послышалось ответное ворчание. — Но перекусить бы не помешало уже сейчас.
При упоминании о пище на лице бывшего десятника появилось некоторое осмысленное выражение, и он залопотал:
— Кушать? Заринат работал! Заринат хочет кушать! Главный комедиант повернулся внутрь повозки:
— Заринат, легенды о твоей прожорливости помогут нам заработать гораздо больше. Постараемся это использовать. А пока, Уракбай, доставай сухой паек и корми своего товарища. Потому как у него такие голодные глаза, что как бы на нас не бросился.
Вскоре с тыла послышалось такое аппетитное похрустывание вместе с приятными запахами, что и колдун с возницей потребовали порции для себя.
