адъютантов, взяв меня им на замену.
Мы влетели в штаб армии, расположившийся на холме. Генерал-аншеф Панин сидел в седле каракового жеребца, оглядывая поле боя в искусно сработанную подзорную трубу. Оторвавшись от этого занятия, он жестом дал знать нам, чтобы подъехали для разговора.
— Что вы учудили, премьер-майор? — поинтересовался командующий.
— Действовал по обстановке, ваше высокопревосходительство, — коротко отдал честь Михельсон, которого, похоже, задели тон и слова графа.
— Вижу, что по обстановке. — Панина, похоже, это ничуть не интересовало. — Вам, премьер-майор, что было приказано?
— Атаковать противника, — ответил Михельсон.
— Я приказал вам дать по противнику залп и отступить, — поправил его Панин. — В рукопашную ввязываться приказа не было.
— Бегать от врага — тоже не было. — Михельсон продолжал держать два пальца у треуголки, отдавая честь.
— Довольно, — махнул ему рукой Панин, — дуетесь тут, будто гимназист. Вы всё делали правильно. Уничтожили легкоконных башкир и иже с ними и отступили, как только к ним подошло подкрепление. А ворчу я на тебя так, по-стариковски, ты уж не взыщи. Жаль только, что пощупать пугачёвцев не смогли. Ну, да ничего. Передохните пока, а потом снова попробуете. Всё ясно?
— Так точно, — чётко ответил Михельсон, будь он пехотным офицером, щёлкнул бы каблуками и развернулся как на параде. А так только коня повернул и толкнул каблуками, стараясь не задуть и без того израненные бока шпорами. — Ирашин, возвращайся в эскадрон. И глаз с Самохина не спускай.
— Слушаюсь, — ответил я. И мне отчего-то показалось, что именно из-за этих слов он меня с собой и взял.
Я вернулся на своё место и на меня тут же накинулся Самохин.
— Что такое? Чего он тебя таскал?
Никогда раньше, ни от одного офицера я не слышал, чтобы о Михельсоне сказали «он».
— Не могу знать, — ответил я казённой фразой. — В штабе премьер-майора отчитал для виду генерал-аншеф, после чего похвалил и отпустил.
— Ясно, — кивнул Самохин и снова как будто углубился в себя.
Битва же, тем временем, развивалась своим чередом. Закончив прощупывать шеренги пугачёвцев, Панин двинул вперёд полки правого фланга. Это были полки, что он привёл с собой, злых и опытных солдат Мансурова и князя Голицына он решил оставить в резерве до решающего момента битвы. Для пугачёвцев, похоже, стало большим сюрпризом, что панинские батальоны не прекратили стрельбы после нескольких взаимных залпов. Они продолжали заряжать мушкеты и палить по врагу повзводно. Правый фланг медленно затягивало пороховым дымом. В полуверсте от них гарцевали казаки в гимнастёрках, с пиками при седле, порывались атаковать, однако без приказа не делали этого. А ведь ещё полгода назад эта лихая вольница сорвалась бы с места, без приказа, даже вопреки приказу, врезалась бы во фланг панинской пехоте. Но не теперь, когда даже дикие дети степей научились понимать дисциплину. А ведь в немалой степени именно на этом был построен план баталии, составленный Паниным и его офицерами.
Ну, да генерал-аншеф не зря считался одним из лучших русских полководцев Семилетней войны и кампании против турок. Он умел справляться с разными неожиданностями. Не удалось спровоцировать Пугачёва двумя полками, начнём общее наступление.
— Вестовой, — обратился генерал-аншеф к одному из многочисленной своей свиты, не называя конкретного времени, что и не было нужно, — передайте бомбардирам, чтобы удвоили темп стрельбы. И перешли на эти новые, шрапнельные, снаряды.
Не одни только пугачёвцы имели своих людей во вражьей армии. Один из шпионов Тайной канцелярии передал через верных людей несколько снарядов нового типа, что применялись под Сакмарским городком и решили исход казанского сражения. Снаряды эти попали в военную коллегию и были тщательнейшим образом изучены. Они представляли собой шары разных калибров из тонкого металла, начинённые мушкетными пулями. В центре их помещался небольшой пороховой заряд, к которому шёл фитиль. При взрыве этого заряда пули и куски жестяного ядра разлетались в стороны, поражая десятки людей. Жестокое оружие. Но весьма эффективное. И вполне современное. Несколько сотен таких снарядов были поставлены в армию Панина, а на оружейных заводах уже готовили к выпуску более серьёзную партию. С ними была только одна беда, лёгкие снаряды летели довольно недалеко, и из-за непрочности оболочки из жести пороховые картузы приходилось облегчать едва не вдвое, иначе сила выстрела попросту разрывала её. Именно для этого Панин подвёл свою армию так близко к пугачёвской.
В ряды солдат в зелёных гимнастёрках полетели сероватые шары с тлеющими фитилями. Они взорвались над шеренгами пугачёвцев, осыпав их мушкетными пулями. Одновременно Панин двинул вперёд полки центра и левого фланга. Пугачёвцы пригибались, они не привыкли к свистящим над головой пулям, что выбивают разом десятки солдат. Да и протяжный звук, издаваемый шрапнельными снарядами, многих нервировал, вызывая едва не зубную боль. Солдаты подошли на расстояние эффективной стрельбы и открыли огонь. Первые два залпа остались без ответа, но пугачёвцы быстро оправились от первого шока, вызванного обстрелом шрапнелью. Перестрелка между полками была чудовищно яростной. Полки осыпали друг друга свинцом не хуже шрапнелей, падали один за другим с шомполами в руках и кусками бумажных патронов в зубах, но место убитых быстро занимали другие. Раз за разом взводы окутывались пороховым дымом, давая залпы. Однако приказа идти в рукопашную всё не было.
— Что это такое? — вопрошал Пугачёв, указывая булавой на линию пехоты. — По нам палили нашими снарядами!
— Что же, — пожал плечами Кутасов, — это было почти неизбежно, Пётр Фёдорович. Наши обозы не раз перехватывали пикинеры и карабинеры, так что шрапнели попали к врагу.
— Почему же мы не стреляем по ним шрапнелями? — поинтересовался Пугачёв.
— Надобности не было, — ответил Кутасов. — Панин нас просто немного опередил.
Теперь, когда армии сблизились, стрелять шрапнелями было слишком опасно. Они рассыпали пули слишком широко и могли основательно проредить ряды не только вражеских солдат. В общем, Панин сумел переиграть их, вовремя предъявив один из козырей. Правда, в рукаве у каждой стороны, словно у заправских шулеров, было ещё по несколько штук таких же.
— Прикажите солдатам идти в рукопашную, — посоветовал Пугачёву Омелин. — Пора уже.
Кутасов с сомнением поглядел на него. Что это нашло на комиссара? Он, конечно, не совсем профессиональный военный, однако должен же понимать.
— Нас меньше, — ответствовал «император», важно качая булавой, будто учитель указкой, придавая словам дополнительный вес. — А меньшим числом не атакуют.
— Зато мы злее, — припечатал Омелин. — Классовая ненависть стоит сотни штыков. К тому же, вы понимаете, что наших солдат просто истребляют этой перестрелкой. Панин понимает, что в рукопашной мы сильней, а вот в огненном бою опыта нашим солдатам не хватает. Он сейчас отведёт полки и снова обстреляет нас шрапнелью.
