— Полсотни человек с шахты выбросить для хозяина — плевое дело. Еще девятьсот пятьдесят останутся горбачить: довезут воз. А вот ежели вся тысяча кирки побросает да наверх вылезет — уголечек-то и стал! И грузить нечего, и барыши — тю-тю! Вот тут у хозяина в носу и зачешется! — приговаривает Кондратов под удары молотка и одобрительный гомон собравшихся. Начальства вблизи не видно, возле кузнеца уж с десяток людей задержался. — А ежели к ним в компанию еще пяток — десяток шахт подберется? Чем тогда запахнет в господских горенках вместо духов-ароматов?
— Пожалуй, щи-то попостней станут. Да и в кармане полегчает, — насмешливо откликаются слушатели.
А Кондратов договаривает:
— Одних ребят уволенных за расчетом не пускать, а идти в контору всем вместе, скопом. Посмотрим, кто кого?
Савка, увлеченный, забылся, раскрыл рот. И вдруг веселый насмешливый окрик Кондрашова:
— Закрой скворечник — ворона влетит! Шахтеры засмеялись. Савка смутился, а Кондратов, скользнув по нему глазами, будто забыл о нем и вернулся к прежнему разговору. Неугомонные руки его ни на минуту не оставляли молотка, и каждый удар его как бы ставил точку, подчеркивая наиболее важное в его фразах, придавая этим какую-то особую силу словам.
Работа кончена, рабочий день — тоже, и шахтеры, собравшиеся возле Кондрашова в большом количестве, уходят всей гурьбой, увлекая за собой и Кондрашова.
На ходу тот кидает Савке весело и значительно:
— А ты, парень, ко мне завтра заходи. Думается мне, что ты до чтения охотник, у меня книжечки есть, поделюсь.
Савка кричит ему вслед:
— Спасибо! Непременно завтра приду. — А в душе его все от радости пляшет.
Знакомство
Что снилось Савке в ту ночь и спал ли он вообще? Только вскочил он поутру раньше всех и на работу отправился первым: ему казалось, что, чем раньше он начнет свой рабочий день, тем скорее тот кончится.
Об увольнениях пока что слухи не подтверждались, и рабочий день начинался как всегда.
По пути Савка радовался теплу и сверкающему солнцу, с удивлением отмечая, что пришла уже весна. И ему казалось, что весна началась именно с сегодняшнего дня, хотя май был уже на исходе.
Работал он в тот день с азартом, с песнями, выливая в них переполнявшую его радость: он нашел кого искал! У него будут книги. А может быть, друг и учитель. Внимательным к работе в тот день он не был. Об этом молчком свидетельствовали шишки на голове и синяки на спине, полученные им сегодня в гораздо большем количестве, чем обычно. Была допущена оплошность и поважнее: при спуске он чуть было не забурил вагоны, и только быстрота и сила помогли ему выправить положение.
Домой после работы Савка летел. Умывание перед обедом — дело обычное: все умываются. Но сегодня Савка так тер мочалкой свое лицо, уши, шею, что умывавшийся тут же на свежем воздухе Катаев подозрительно на него поглядел. Когда же Савка принялся приглаживать ладонями непокорные вихры, предварительно смочив их водой, Катаев окончательно убедился, что тут дело нечисто.
— Сав, а Сав! Что-то ты помадишься так? Зазнобу, что ли, завел? — спросил он, не выдержав наконец.
— Скажешь тоже: зазнобу! У малого молоко на губах не обсохло, а ты — зазнобу! — недовольно заворчал сосед с другой стороны.
Савка покраснел как рак и зашептал быстро: — Да что вы! Да я не к девчатам, я к кузнецу Кондрашову собираюсь: книжку он дать обещал!
— К Кондрашову? Это дело хорошее. Тот плохому не научит. Иди, — тоже понизив голос и оглядываясь на стряпуху, сказали собеседники.
А та уже поворачивала в их сторону свое вечно подслушивающее ухо.
Еще накануне Савка узнал о Кондрашове многое: узнал, что он «всегда за правду стоит», «сам много знает и другого может научить, как за себя постоять». Что шахтеры его уважают и слушают, а хозяева побаиваются. Однако не трогают: другого такого мастера не найти да и шахтеров опасаются — те за Кондрашова горой!
Таков был отзыв большинства. Но двое на вопрос Савки принялись разносить Кондрашова на все корки, и Савка постарался скорее замять разговор.
Умывшись и нарядившись в чистую рубаху, Савка был готов бежать к Кондрашову хоть сейчас, не пообедав, но побоялся насмешек Катаева: тот посматривал на него хитро.
Через несколько минут он уже был возле барака, где жил Кондратов. Взялся за ручку двери — такой же, как та, первая в жизни Савки дверь в земляцкий барак, в новую шахтерскую жизнь…
Вспомнил, как они с Андреем долго не решались открыть ту дверь. Вспомнил и себя: в кацавейке и лаптях, растерянного и испуганного.
Савка решительно открывает дверь в барак Кондрашова.
Войдя, Савка все же смущается: шахтеров много, все незнакомые. Где же Кондрашов? Оглядевшись, Савка видит его в дальнем конце барака. Он прохаживается между нарами — четыре шага вперед, четыре назад, заложив руки за спину, и что-то говорит сидящим там на нарах.
Время от времени он останавливается и жестикулирует правой рукой, будто бьет молотком. Савка подходит и молча садится рядом с другими, сняв картуз.
Приметив его, Кондрашов чуть кивает ему головой и улыбается одними глазами.
Савка еще вчера заметил, что глаза у него удивительные: орехового цвета, с искоркой, они одновременно и улыбаются, и приглядываются к человеку.
Савка слушает. Кондрашов говорит о том, какие величайшие ценности добывает на земле крестьянин, под землей — шахтер, на фабриках и заводах — рабочий.
И, однако, ни тот, ни другой, ни третий добытыми ценностями не пользуются, никаких благ от них не получают, еле-еле кормятся… Блага же от их труда достаются тем, кто вовсе не работает, кто покупает их рабочую силу. А им все мало! Еще больше хочется! И если больше ничего уж из рабочих выдавить не удается — капиталисты закрывают предприятие, а рабочих — вон!
Просто, понятно говорит Кондрашов. Савка все отлично понимает: вот она, правда!
Беседуют долго. У шахтеров постарше много вопросов. Савка не задает вопросов: молод еще. А слушает так напряженно, так вдумчиво, что Кондрашов обращает на него внимание и берет себе на заметку. Много у него на заметке — и ребят и взрослых.
Беседа кончилась, собеседники в большинстве разошлись… Осталось возле Кондрашова человек пять парней, в том числе и Савка. Они хвалили друг другу прочие тайное и обменивались книжками.
Кондрашов обратился к Савке:
— Помнится, я тебе вчера книжечку обещал. Что же такое тебе дать? Стой! Знатная
