передвигаться свободнее, не сталкиваясь, но фура из-за величины своей, жестких осей, а также из-за тяжести груза была неповоротливой, и там, где дорога изгибалась, приходилось подаваться сначала вбок, потом назад, а потом уж вперед, колеса не слушались, застревали в камнях, приходилось дробить камни молотом, но и в этих случаях люди еще не роптали, если хватало места отпрячь и снова запрячь столько волов, сколько требовалось, чтобы сдвинуть фуру и снова вытащить на дорогу. Подъемы без поворотов одолевались одною только силой, тащили все, волы вытягивали морды, почти касаясь ими хвостов передних своих собратьев, иногда валились в жидкую грязь, смесь навоза с мочой, заполнявшую рытвины и колеи, только что оставленные копытами и колесами. При каждой паре воловьих упряжек шел человек, людские головы и стрекала виднелись издалека меж воловьих рогов над рыже- красными их спинами, не видно было только Жозе Малого, ничего удивительного, шепчет небось что-то на ухо своим волам, братьям по росту. Поднатужьтесь, милые, поднатужьтесь.
Но тяготы становились предсмертными муками, когда начинался спуск, фура то и дело теряла управление, нужно было сразу же ставить подпорки, отпрягать почти всех волов, трех-четырех упряжек с каждой стороны вполне хватало, но людям зато приходилось цепляться за канаты, свисавшие с задка фуры, сотни людей, упираясь ногами в землю, откидывая тело назад, напрягая мышцы, силились удержать фуру, которая грозила уволочь их всех в долину, отшвырнуть на обочину разом, словно муравьев. Волы жевали жвачку, стоя кто повыше, кто пониже, глядели на суматоху, на людей, что метались, отдавая приказы, тут же разъезжал нарядчик верхом на муле, у людей были багровые, залитые потом лица, а они, волы, стояли безмятежные, ждали, когда придет их черед, и было им так спокойно, и даже стрекала замерли, приткнутые к ярмам. Кому-то пришло в голову припрячь волов к задку фуры, но от этой мысли пришлось отказаться, поскольку волу не постичь арифметики, требующей, чтобы делал он два шага вперед и три назад. Вол либо одолевает подъем и втаскивает наверх то, что должен был бы столкнуть вниз, либо, не оказывая сопротивления, позволяет тащить себя и наконец, истерзанный, оказывается там, где по праву должен был бы отдохнуть.
В тот день от восхода до заката было пройдено расстояние в тысячу пятьсот шагов, полмили, если вести счет по-нынешнему, или, для сравнения, расстояние, в сто раз превышающее длину плиты. Трудиться столько часов и так мало пройти, столько пролили поту, такого страха натерпелись, а глыбища проклятая тянет вниз, когда нужно бы стоять, задерживает ход, когда нужно бы двигаться, будь проклята и сама ты, и тот, кто приказал выкопать тебя из земли, из-за него маемся мы по этим палестинам. Люди валятся наземь без сил, ложатся навзничь и дышат с трудом, глядя в небо, оно темнеет медленно, вначале кажется, что день не уходит, а, наоборот, собирается народиться, затем оно становится прозрачным, по мере того как убывает свет, и вдруг там, где только что было прозрачное стекло, уже глубокая бархатистая непроницаемость, настала ночь. Луна сегодня взойдет очень поздно, она уже пошла на убыль, к тому времени весь лагерь будет спать. Люди ужинают вокруг костров, и земля соперничает с небом, на небе звезды, на земле огни, как знать, быть может, на заре времен люди, что носили камни, из коих сложен свод небесный, так же сиживали вокруг костров, и, быть может, были у них такие же усталые лица, такая же щетина, такие же большие и мозолистые руки, грязные, с траурными ногтями, как принято говорить, и такие же пропотевшие тела. И тут попросил Балтазар, Расскажи-ка, Мануэл Мильо, о чем спросила королева, когда появился отшельник у входа в пещеру, и Жозе Малый попробовал отгадать, Может, велела убраться всем своим пажам и придворным дамам, вон что на уме у этого лукавца, ладно, пускай выполнит покаяние, что наложит на него исповедник, если только у исповедующегося хватит мужества исповедаться до конца и без утайки, что весьма сомнительно, послушаем-ка лучше Мануэла Мильо, он вот что говорит, Когда появился отшельник у входа в пещеру, королева сделала шаг вперед, еще один и спрашивает, Если женщина королева, а мужчина король, что надо сделать им, чтобы почувствовать себя мужчиной и женщиной, а не только королем и королевой, вот что спросила она, а отшельник ответил ей другим вопросом, Если мужчина отшельник, что должен он сделать, чтобы почувствовать, что он мужчина, а не только отшельник, королева поразмыслила немного и сказала, Перестанет королева быть королевой, король не будет больше королем, отшельник покинет свою пещеру, вот что должны будут они сделать, но теперь задам я второй вопрос, что же это будут за мужчина и женщина, если она уже не королева, а он уже не отшельник, что значит быть, не будучи тем, кто ты есть, а отшельник в ответ, Нельзя быть, если ты не есть то, что ты есть, не существуют мужчина и женщина вообще, существуют они лишь в том, чем они являются и против чего бунтуют, и молвила королева, Я бунтую против того, чем являюсь, скажи мне в ответ, бунтуешь ли ты против того, чем являешься, и отвечал он, Быть отшельником значит не быть вообще, так думают те, кто живут в миру, но быть отшельником все-таки лучше, чем не быть никем, а она ему, Что же делать, а он ей, Если ты и впрямь женщина, которою хочешь быть, отрекись от королевского сана, остальное узнаешь потом, а она, Если хочешь ты быть мужчиной, почему не перестанешь быть отшельником, а он, Потому что самое страшное это быть мужчиной, а она, Да знаешь ли ты, что это такое, быть мужчиной или женщиной, а он, Никто не знает, и тут королева пошла прочь, а за нею ее свита, и свитские переговаривались недовольно, завтра узнаете остальное. Правильно сделал Мануэл Мильо, что замолчал, потому что два других слушателя, Жозе Малый и Франсиско Маркес, уже храпели, завернувшись в одеяла. Костры гасли. Балтазар поглядел пристально на Мануэла Милю, Нету в твоей истории ни складу ни ладу, ничем не похожа она на те, какие обычно у нас рассказывают, про королевну, что уток пасла, про девочку со звездой во лбу, про дровосека, что нашел в лесу девицу, про синего быка, про черта из Алфускейро, про семиглавое чудище, а Мануэл Мильо сказал, Был бы на свете такой огромный великан, что головою в небо упирался бы, сказал бы ты, что ноги его горы, а голова утренняя звезда, для человека, который объявил, что ровня он Богу и летал, ты больно уж недоверчив. Онемел Балтазар, услышав такой укор, потом повернулся спиною к огню, пробормотал, Доброй ночи, и вскоре уснул. Мануэл Мильо не спал еще некоторое время, раздумывал, как бы получше выбраться из истории, в которой сам запутался, то ли отшельнику стать королем, то ли королеве стать отшельницей, знать бы, отчего сказки должны кончаться таким вот образом.
Так намучались люди за этот бесконечный день, что все говорили, Завтра хуже быть уже не может, а меж тем все знали, что будет хуже в тысячу раз. Вспоминалась всем дорога, что спускается к Шелейросской долине, крутые повороты, головокружительные спуски, почти отвесные обрывы, Как же нам пройти, бормотали себе под нос люди. За все лето не выдалось дня жарче, земля жгла ступни, точно жаровня, солнце впивалось в спину, словно шпора в лошадиный бок. Водоносы бежали вдоль вереницы людей с кувшинами на плечах, воду приходилось брать в местных колодцах, все они находились в долине, иногда очень далеко, потом нужно было карабкаться в гору пешеходными тропками, поить людей и скотину, на галерах и то легче. К обеду добрались до холма, откуда виднелся Шелейрос, приютившийся в глубине долины. Тут Франсиско Маркес разговорился, мол, удастся им спуститься или не удастся, а нынче будет он спать с женой, этой ночки никто у него не отнимет. Вместе с подручными нарядчик спустился вниз к реке, по дороге показал, какие участки самые опасные, в каких местах надо позаботиться о подпорках для фуры, чтобы сохранить камень в целости и сделать передышку, и в конце концов порешил отпрячь волов и отогнать их в места попросторнее, за третий поворот, так, чтобы они не мешали разворачивать фуру, а в то же время были поблизости, чтобы можно было привести их, не тратя даром времени, если дело того потребует. Таким образом, придется скатывать фуру вниз вручную, без тягла. Другого выхода не было. Покуда отпрягали и отгоняли волов, люди, рассыпавшись по гребню горы, на
