мужественным женам, и даже Рикардо Рейс похлопал в ладоши, здесь, в театре он имел случай наблюдать, как легко понимают друг друга представители различных классов и родов деятельности, богач, бедняк и человек среднего достатка получили редкую возможность усвоить урок братства, а теперь вызываем рыбаков на сцену, и снова захлопали сиденья кресел, спектакль продолжается, садитесь, садитесь, настает кульминационный момент! Боже, какая радость, какое ликование поднимается в душе, как поет она при виде рыбацкого сословия, шагающего по центральному проходу, поднимающегося на просцениум: вот они поют свои народные песни, вот танцуют народные танцы, стоя вперемежку с артистами, сегодняшний вечер войдет в анналы Дома Гарретта, старшина артели обнимает актера Роблеса Монтейро, самая старая из женщин запечатлела поцелуй на щеке актрисы Пальмиры Бастос, и все говорят разом, и каждый — на своем наречии, но от того понимают друг друга не хуже, и снова танцы, и снова песни, и молоденькие актриски повторяют замысловатые па, зрители смеются и рукоплещут, а капельдинеры мягко начинают теснить нас к выходам, ибо на сцене намечается банкет, совместное пиршество действующих лиц и исполнителей, хлопнули пробки, запенилось шипучее, от которого щиплет в носу и голова идет кругом у непривычных женщин из Назаре — потому они и хохочут так безудержно. Завтра, перед тем, как тронутся в обратный путь арендованные автобусы, рыбаки в присутствии журналистов и фотографов и руководителей корпораций крикнут «ура!» Новому Государству и отчизне, и нет у нас полной уверенности, что сделают они это по условиям договора — может статься, что и по влечению души, до самой своей глубины тронутой обещанием выстроить новый и столь вожделенный причал, и если Париж стоит мессы, то двукратное ура будет споспешествовать спасению на водах.
При разъезде Рикардо Рейс не стал уклоняться от новой встречи. Спросил Марсенду, понравился ли ей спектакль, услышал, что третий акт взволновал ее до слез, заметил, что заметил это, получил от доктора Сампайо, как раз в эту минуту подозвавшего такси, любезное предложение подвезти, в том, разумеется, случае, если доктор Рейс тоже возвращается в отель — они с дочерью с удовольствием составили бы ему компанию — поблагодарил, отказался и попрощался: До завтра, доброй ночи, очень рад нашему знакомству — и автомобиль тронулся. Рикардо Рейс, будь его воля, с удовольствием бы поехал с ними, но понимает, что это было бы неправильно — все чувствовали бы себя неловко, принужденно, да и говорить не о чем, ибо найти новую тему для беседы нелегко, да еще возник бы деликатный вопрос рассадки: на заднем сидении троим не уместиться, доктор же Сампайо впереди не сядет, не оставит дочь с незнакомым, в сущности, человеком, в полутьме, обладающей опасным свойством сближать людей при полном отсутствии физического контакта: попадись ей двое — и бархатистыми своими лапками она притянет друг к другу их самих, да заодно и их мысли, которые, оставаясь сокровенными, перестанут быть тайными; поместить же приглашенного рядом с водителем, не позволяют приличия, ибо в этом случае он в конце пути невольно увидит, сколько там на счетчике, и почтет себя обязанным расплатиться, и совсем неловко получится, если по тайному умыслу или из-за неудобства позы промедлит он с доставанием бумажника, приглашающая же сторона, которая предложила его подвезти и вовсе даже не отказывается платить, сейчас же воскликнет: Ни-ни-ни, и не думайте, водитель, не берите у него денег, я с вами рассчитаюсь, таксист же, в жизни которого подобные смехотворные эпизоды — не редкость, терпеливо будет ждать, чем разрешится этот тысячу раз слышанный спор и кто из седоков окажется большим джентльменом. Короче говоря, Рикардо Рейс направляется в отель пешком, завершены на сегодня досуги и труды, а ночь сырая и холодная, хорошо хоть, дождя нет, приятно пройтись, вот он и проходит до конца всю улицу Аугуста, теперь пора свернуть на Террейро-до-Пасо, не торопясь, сойти туда, где тихо плещет о ступени ночная грязная вода — вскипев пеной, она возвращается в лоно реки, чтобы тотчас прихльшуть назад той же самой и другой, и, хотя никого, кроме него, на берегу нет, но во тьму, на дрожащие огни противоположного берега, на стояночные огни судов, бросивших якоря посреди реки, смотрят и другие люди: помимо бесчисленного количества людей, воплощенных, если верить ему, в нем, в физическом, так сказать, смысле стоящем у воды, незримо пребывают здесь и все те, кем бывал он всякий раз, как приходил сюда, те, кто помнит об этих приходах, даже если сам он об этом позабыл. А глаза привыкли к темноте и видят теперь дальше, различая темно-пепельные очертания военных кораблей, презревших безопасность доков: погодка, конечно, свежая, но не до такой степени, чтобы они ее не выдержали, да и потом риск — это профессиональная обязанность моряка. Вон те, что отсюда кажутся одинаковых размеров, это, наверно, эскадренные миноносцы, каждый носит название одной из наших португальских рек, Рикардо Рейс слышавший скороговорку портового носильщика: вон «Тежо», что стоит на Тежо, вон «Воуга», а ближе всех — «Дан», не помнит их всех поименно: вот, стало быть, реки, что текут через деревню мою, несут воды в море, а оно принимает в себя воды всех рек и в реки возвращает их, и нам бы хотелось, конечно, чтобы вечен был этот круговорот, но ведь не бывать этому — веку ему отпущено не больше, чем солнцу, смертному, как и все мы, но славная кончина уготована тем, кто умрет на последнем закате: раз уж не случилось им застать первый день творенья, увидят последний день мироздания.
Погода не способствует философствованию — ноги озябли, полицейский остановился, пригляделся, но человек, созерцавший воду, был не похож на бродягу или бездомного, но, быть может, он задумал кинуться в реку, покончить с собой, и, ужаснувшись при одной мысли о том, сколько в этом случае будет возни — поднимать тревогу, вылавливать его из воды, останавливать случайный автомобиль, грузить в него утопленника, — подошел полицейский поближе, хоть и сам еще не знал, что скажет, но надеялся, что одно его присутствие убедит потенциального самоубийцу отказаться от безумного намерения. Рикардо Рейс, слыша шаги за спиной, чувствуя под ногами стылый камень причала — надо бы купить башмаки на толстой подошве, да и вообще пора в гостиницу, пока не схватил простуду — сказал: Добрый вечер, сержант, и страж порядка с облегчением спросил: Все в порядке? — да, разумеется, все в порядке, все так, как надо, что может быть естественней, чем прийти на край мола, пусть даже и ночью, посмотреть на реку, на корабли, на Тежо, которая не течет по моей деревне, ибо Тежо, которая по моей деревне течет, называется не Тежо, а Доуро, и именно поэтому не признаю я Тежо красивей реки, которая течет по моей деревне. Успокоившись, полицейский двинулся в сторону Таможенной улицы, размышляя о странностях природы человеческой, о том, какие бывают на свете чудаки — стоит глухой ночью, видом на реку любуется, делать ему нечего, походил бы с мое, по служебному долгу, не стал бы на улице околачиваться без дела. Рикардо Рейс зашагал по Арсенальной и минут через десять уже был в отеле. Дверь была еще не заперта, на площадке появился со связкой ключей Пимента, вгляделся и удалился, не стал против обыкновения ждать, пока постоялец поднимется, и естественнейший вопрос «Почему бы это?» вселил в душу Рикардо Рейса беспокойство: Может, он прознал про Лидию, когда-нибудь это обязательно всплывет, не может не обнаружиться, в гостинице стены — словно стеклянные, а Пимента тут днюет и ночует, знает все углы, я уверен, что он уже что-то заподозрил: Добрый вечер, Пимента, с преувеличенной сердечностью приветствовал он коридорного, а тот отвечал безо всякой враждебности, явно не тая камень за пазухой, и, получив у него из рук ключ от своего номера, Рикардо Рейс счел свои опасения вздором и уже зашагал по лестнице, но вдруг вернулся, достал из кармана бумажник: Возьмите, Пимента, это вам, и сунул ему кредитку в двадцать эскудо, а за что — не сказал, Пимента же не спросил.
В номерах нет света. Рикардо Рейс идет по коридору, осторожно ступая, чтобы не разбудить тех, кто уже спит, и на три секунды остановившись перед дверью Марсенды, шагает дальше. В номере сыро и холодно, почти так же, как у реки, и Рикардо Рейс зябко передергивает плечами, словно все еще смотрит на бледные пятна кораблей и слышит
