вероятно — просто мы этого не знали доселе, — что ангелы эти всегда работают в паре, и покуда один для отвода глаз заводит россказни, другой молча свершает свой actus nefandus [5], — впрочем, это мы так, отдаем дань речевой традиции, ибо ничего особо нефандного в сем акте нет — и, скорей всего, на следующий раз они меняются местами и ролями, чтобы в полной мере прочувствовать благодетельное двуединство плоти и духа. Мария как смогла привела дочь в пристойный вид, натянув задравшуюся рубашку до того места, которому уж во всяком случае подобает быть скрыту, разбудила и вполголоса спросила в упор: Что тебе снилось? Захваченная врасплох Лизия не могла ни лгать, ни отпираться и ответила, что снился ей ангел, но только он ничего ей не говорил, а всего лишь глядел на нее, и до того нежно и сладостно сделалось ей от этого взгляда, что, наверно, и в раю лучше не бывает. Он не прикасался к тебе? — спросила Мария, и Лизия ответила: Не на то даны глаза нам. Мария, сама не зная, успокоиться ли ей или встревожиться еще пуще от того, что происходило у нее под боком, все так же тихо произнесла: Знаешь, мне тоже приснился ангел. А твой говорил с тобой или тоже молчал? — в невинности своей вопросила Лизия. Говорил, и вот что он мне говорил: твой брат Иисус не солгал нам — ну, насчет того, что видел Бога.
Ах, мама, как же нехорошо, что мы не поверили словам Иисуса, а он ведь мог и рассердиться на нас и, пожалуй, забрать деньги, что дал мне в приданое. Однако не забрал же; теперь надо придумать, как нам загладить вину. Но ведь мы не знаем, где он, вестей о себе он не подает, вот ангел бы мог нам помочь, ангелы, они все знают. Однако не помог же, а сказал только, что долг наш — разыскать Иисуса. Но если он и вправду видел Бога и говорил с ним, наша жизнь отныне изменится.
Изменится, и к худшему, ибо, если мы с тобой не поверили ему и словам его, думаешь, другие поверят, — не бегать же нам по Назарету с криком «Иисус видел Бога, Иисус видел Бога», нас камнями побьют. Но раз Господь избрал его. Он защитит нас, его родных. Напрасно ты в этом так уверена: когда Господь избирал нашего Иисуса, нас при этом не было, а для Бога нет ни родителей, ни детей, вспомни про Авраама и сына его Исаака.
Ах, мама, какая печаль! Самое разумное — утаить это все в душе и говорить об этом как можно меньше. И все же, как быть? Завтра я пошлю Иакова и Иосифа на поиски брата. Где же они будут его искать — Галилея велика, а если он отправился в Самарию, в Иудею, в Идумею, они вовсе на краю света. Скорей всего, брат твой пошел к морю: помнишь, когда он был у нас, говорил, что подружился с рыбаками? А может, он опять пасет стадо? Нет, это время миновало. Откуда ты знаешь?
Спи, Лизия, до утра еще далеко. Может быть, снова приснятся нам с тобой наши ангелы? Может быть. Но если даже ангел Лизии, отделавшись от своего напарника, пришел к ней во сне, она этого не заметила, а ангелвестник, если и позабыл сообщить Марии некую важную подробность, вернуться к ней никак не мог, потому что до утра она просидела, не смыкая глаз, в полумраке: для невеселых дум с лихвой хватало и того, что было ей известно, предугадываемое же томило ее страхом.
Родился день, свернули циновки, и Мария, собрав свое семейство, сообщила ему, что много думала в последнее время о том, как обошлись они с Иисусом. Прежде всего мне самой, матери, следовало проявить к нему больше и ласки и понимания, а потому приняла я решение ясное и справедливое: надо нам отыскать его, попросить, чтоб вернулся домой, и сказать, что мы верим ему, и раз уж хочет того Господь, то поверим и его словам, — так сказала Мария своим детям, сама не заметив, что повторяет то, что сказал брату здесь же присутствующий Иосиф в горестный час отлучения Иисуса от дома, и как знать, не остался бы он у родного очага, если бы это бормотание, которое мы в ту пору еле расслышали, подхватили голоса всех остальных. Мария ничего не сказала ни об ангеле, ни о том, что тот возвестил ей, а вела речь лишь о простом долге младших братьев и сестер перед перворожденным. Иаков не решился возразить матери, хотя в глубине души пребывал в полной уверенности, что брат его лишился рассудка либо — в самом лучшем случае, который тоже не надо сбрасывать со счетов, — стал жертвою чьего-то жестокого и кощунственного розыгрыша. Наперед зная, что ответит ему мать, он спросил: Кто же из нас пойдет на поиски Иисуса? Ты и пойдешь, как следующий по старшинству, а с тобой пойдет Иосиф, вдвоем веселей и безопасней. И откуда же нам приниматься за поиски? Ступайте к морю Галилейскому, я уверена, что там вы найдете его. Когда ты хочешь, чтобы мы вышли? Минуло уже несколько месяцев с того дня, как ушел Иисус, а потому и часу терять нельзя. Погляди, какой ливень, в такую непогоду плохо пускаться в путь. Сын мой, обстоятельства всегда могут породить необходимость, но порою необходимость так сильна, что создает обстоятельства. Дети с удивлением воззрились на мать, поскольку не привыкли слышать от нее столь отточенные сентенции и в силу нежного своего возраста еще не могли понять, что посещения ангелов даром не проходят и приводят еще и не к таким блистательным результатам, чему лучшее доказательство — то, как в этот самый миг в знак согласия со словами матери не кивнула, а медленно и томно склонила головку Лизия. Тем и завершился семейный совет, и Иаков с Иосифом отправились посмотреть, не разгулялась ли погода, ибо раз уж выпало им на долю идти разыскивать брата в месяц дождей, то хотелось, по крайней мере, со двора выйти и не вымокнуть до нитки, и небо вроде бы сжалилось над ними, приоткрыв как раз над Галилейским морем голубой просвет в тучах, обещавший, что день будет сухим. Простились в доме, ибо, по разумению Марии, не следует соседям знать больше, чем следует, и братья тронулись наконец в путь, но не по дороге в Магдалу, поскольку не было у них никаких оснований считать, что туда пошел Иисус, а другим путем, что прямиком и в скором времени должен был привести их к новому городу Тивериаде. Дороги раскисли от дождей, и потому братья шли босиком, рассудив, что лучше оставить сандалии на дне котомки, чем в жидкой грязи. Иаков выбрал дорогу на Тивериаду по двум причинам: во-первых, ему, деревенскому жителю, до смерти хотелось полюбоваться дворцами, храмами и прочими грандиозными постройками, о которых он столько слышал, а во-вторых, город, как было ему известно, располагался на побережье Тивериадского моря, как раз между северной и южной оконечностями, то есть на полпути. Сколько продлятся поиски, сказать не мог никто, а жить-то ведь чем-то надо, и Иаков, пропустив мимо ушей утверждения благочестивых назореев о том, что из-за сернистых источников, будто бы отравлявших воздух, место это нечистое, рассчитывал подзаработать на стройке. Однако до вечера они в Тивериаду не добрались — небо обещаний своих не исполнило: часу не прошло, как снова полило, и счастье еще, что успели братья найти пещеру и укрыться в ней, прежде чем дождь превратился в ливень, который просто смыл бы их с дороги, как мусор. Там, в пещере, они и заночевали, а наутро, наученные горьким опытом, наружу не вышли, пока не убедились, что распогодилось окончательно и только- только просохшая их одежда не вымокнет снова. В Тивериаде они нанялись тесать камень: дело было новое и незнакомое, а потому оба весьма обрадовались, обнаружив через несколько дней, что заработали достаточно — и не потому, что Ирод Антипа так уж щедро платил своим строителям, а потому, что потребности их были столь ничтожны и возникали столь редко, что можно было бы и вовсе пренебречь их удовлетворением.
Там же, в Тивериаде, начали они расспрашивать, не видал ли кто, не проходил ли тут некий Иисус из Назарета, он нам приходится родным братом, росту примерно вот такого, выглядит так-то и так-то, а один он был или нет, сказать затрудняемся. Отвечали им, что, мол, здесь такого вроде не видали, и, обойдя все стройки, убедились Иаков с Иосифом, что в Тивериаду Иисус не заходил, и ничего удивительного: зачем ему ворочать тяжелые камни под понуканье тяжелых на руку десятников, если он хотел вернуться в свое первоначальное рыбачье состояние, а море — вон оно, совсем рядом. Итак, денег братья хоть и немного, но заработали, и теперь им предстояло решить, на юг ли им двигаться по берегу от деревни к деревне, от артели к артели, от баркаса к баркасу, повсюду расспрашивая про Иисуса, или на
