до чего же проворно движется, это он-то, который в плане физических упражнений не поднимался, простите за каламбур, дальше последней ступени стремянки в Главном Архиве и один бог знает, с какой охотой. С улицы заметить его нельзя, так что можно надеяться, что, если осторожно перемещаться от дерева к дереву, он сумеет добраться до школьных дверей. Он убедил себя, что сторожа внутри нет, во-первых, потому, что свет в окнах как раньше не горел, так и сейчас не горит, а во-вторых, школы подвергаются нападениям только в самых особых, можно сказать — исключительных случаях. Особым и исключительным был как раз его случай, и потому-то он и стоял здесь, имея при себе полкило свиного жира, полотенце и алмаз-стеклорез, ибо именно этот маленький, не нуждавшийся в упаковке предмет и лежал у него в кармане. Тем не менее следовало все еще раз обдумать. Попытка проникнуть в здание с фасада была бы чистейшим безрассудством, с какого-нибудь обитателя квартиры на верхнем этаже в доме напротив вполне станется подойти к окну, чтобы убедиться, что дождь хлещет с прежней силой, да и заметить, как некто возится у школы, многие, конечно, и пальцем не пошевелят, чтобы пресечь злокозненное деяние, а наоборот — задернут штору и вернутся в постель, сказавши: Да и черт с ним, но есть и другие, те, кто не спасает мир разве что потому, что он этому противится, и вот они-то наверняка тотчас вызовут полицию и выбегут на балкон с криками: Караул, воры, а ведь сеньор Жозе не заслуживает такого жесткого слова, самое тяжкое его прегрешение — в том, что он предъявляет поддельные документы, но ведь об этом только мы с вами и знаем. Он обошел дом кругом, может быть, отсюда будет легче попасть, подумал сеньор Жозе и, вероятно, оказался прав, если вспомнить, в каком забросе и беспорядке часто пребывают зады дома, сколько там наваливают всякого хлама вроде старой ломаной мебели, ящиков и коробок, ожидающих, когда снова пригодятся и понадобятся, жестяных банок из-под краски, битого кирпича, и лучше этого ничего быть не может для того, кто вздумал смастерить из подручных средств лестницу, долезть по ней до окна да проникнуть в дом. Многое из перечисленного и вправду обнаружил сеньор Жозе, но все это было сложено у стены, как понял он, тщательно пощупав там и тут и поняв, что уйдет много времени и труда, чтобы отобрать и извлечь из кучи то, что будет в наибольшей степени соответствовать структурным задачам по воздвижению пирамиды, по которой предстояло карабкаться. Вот если бы я сумел взобраться на крышу, пробормотал он, и, надо признаться, идея в принципе была неплоха, ибо всего на две пяди выше того места, где верхняя часть этого портика примыкает к стене, имелось окно. Да, идея была, можно сказать, превосходна, но трудноосуществима, потому что скат крыши, и без того шедший под острым углом, под таким дождем стал, наверно, ужасно скользким, продолжал размышлять про себя сеньор Жозе. И почувствовал, что теряет кураж, как и должно было произойти со всяким, кто не изучил науку ограблений, кто не брал уроков у мастеров квартирных краж, а он ведь даже не озаботился предварительно осмотреть место действия, ибо, когда убедился вчера, что ворота не заперты, расценил это как подарок судьбы и, ее не искушая, решил от добра добра не искать. В кармане у него лежал фонарик, которым он пользовался в архиве, ища нужные формуляры, но здесь его включать не хотелось бы, ибо одно дело темнеть пятном во тьме и другое, несравненно худшее — бродить в круге света, оповещая всех: Эй, я здесь. Он притулился под навесом, слыша, как дождь неутомимо барабанит по кровле, и не зная, что предпринять. На задах школы тоже росли деревья, и даже еще выше и раскидистей, чем с фасада, и если за ними в глубине стояли какие-нибудь дома, то они были не видны. Ну, раз они, то и я, смекнул сеньор Жозе и, еще минуточку поколебавшись, включил фонарик и быстро провел лучом из стороны в сторону. Да, он не ошибся, на виду оказалась годная ко всяческому применению, отвечающая всем его требованиям груда разнообразной железной рухляди. Снова зажег фонарик, но на этот раз направил луч вверх. И увидел лежащую несколько отдельно, как нечто такое, что может время от времени понадобиться, лесенку. А когда увидел, то от того ли, что открытие это произошло так неожиданно, от внезапного ли и невольного воспоминания о подпотолочных высотах Главного Архива, шарики у сеньора Жозе заехали за ролики, каковое выразительное и широко бытующее выражение доходчиво и образно обозначает головокружение, когда и если произносящие эти слова уста по простонародному своему происхождению не рождены для подобной изысканности. Лесенка не дотягивалась до окна, но позволяла взобраться на крышу навеса, ну а уж там, боже, помоги.
Потревоженный таким образом Бог решил помочь сеньору Жозе в его предприятии, и это совершенно неудивительно, если вспомнить, какое, с тех пор как стоит этот мир, какое, говорю, неимоверное количество грабителей счастливо возвращались из своих набегов, причем не только навьюченными всяким добром, но при этом еще целыми и невредимыми, то есть не постигнутыми Его карой. Чем иным, как не божьим промыслом, объяснить то обстоятельство, что рифленые бетонные полосы, образующие крышу этой пристроечки- портика, были мало того, что на концах не гладки, но и снабжены по граням резными выступающими бортиками, и перед этой обольстительной вычурой так опрометчиво не устоял архитектор. Благодаря им и невзирая на крутизну ската, стеная, кряхтя, ломая ногти, сбивая носы башмаков — ногу сюда, руку туда, — сеньор Жозе и сумел вскарабкаться. Ему теперь остается только войти, а нам — сказать, что в качестве громилы и взломщика наш герой будет использовать методы, совершенно вышедшие из употребления, старомодные, чтобы не сказать, допотопные. Во время оно, а когда и где, в книге ли или в документе, неизвестно, он вычитал, что свиной жир и пушистое полотенце суть неотъемлемые принадлежности того, кто с преступными намерениями собирается вырезать алмазом стекло, и вот этими-то не менее преступными орудиями он в слепой вере и вооружился. Для ускорения дела он мог бы просто высадить окно, однако, вынашивая замысел, опасался, как бы не всполошить округу звоном разбитого стекла, который неизбежно последует за толчком, и, хотя непогода со всем набором своих шумов, конечно, уменьшала риск, счел за благо с неукоснительной строгостью придерживаться веками испытанной методики. И потому, утвердившись на спасительном бортике и чувствуя, как впивается в колени жесткий бетон, сеньор Жозе начал алмазом вырезать стекло у самой рамы. Потом, тяжело дыша от непривычных трудов и неудобной позы, намазал, как мог, стекло свиным жиром, дабы не пропало втуне вмешательство его или того, что от него осталось, поскольку неимоверные усилия, потребовавшиеся, чтобы вскарабкаться сюда, превратили сверток в бесформенную липкую массу, а уж каковы были последствия ее воздействия на состояние одежды, легко себе представить. Тем не менее сеньор Жозе сумел относительно равномерно намазать жир по всей поверхности стекла довольно толстым слоем, а затем плотно прижать к нему полотенце, которое перед этим изловчился, конвульсивно скособочась, извлечь из кармана плаща. Теперь следовало точно рассчитать степень нажима с тем, чтобы толчок не вышел ни таким слабым, что его пришлось бы повторять, ни чересчур сильным, ибо это свело бы на нет магические свойства пропитанной жиром махровой ткани. Левой рукой прижав, чтоб не соскользнуло, полотенце, сеньор Жозе правую сжал в кулак, отвел ее слегка назад, а затем коротко и резко выбросил вперед, произведя звук отрывистый и негромкий, как выстрел из пистолета с глушителем. Получилось с первого раза, что весьма похвально для новичка. Два или три маленьких осколка все же упали внутрь, но на это можно не обращать внимания, внутри ведь никого нет. Поливаемый дождем сеньор Жозе еще несколько секунд оставался распластан на скате крыши, собираясь с силами и торжествуя победу. Затем потянулся всем телом, просунул руку в открывшийся оконный проем, нащупал шпингалет, господи мой боже, что за жизнь у воров, открыл створку, ухватился за подоконник и, перебирая панически задергавшимися по утрате опоры ногами, сумел подтянуться, перекинуть одну, потом другую и наконец плавно, как древесный листок, оторвавшийся от ветки, спорхнуть по ту сторону окна.
Уважение, издавна питаемое нами к фактической достоверности, и элементарное
