росту небольшого, а душа — вот такая, храбрец. Ну, а потом этот случай с пятизарядной магазинкой, про которую я начал было, а потом отвлекся на другое… Шел как-то Марселино со своей магазинкой, очень гордился, что там пять зарядов — дескать, попробуй тронь меня теперь, — и вдруг видит, что за молодым дубком стоит Кот и целится в него. Бросай, говорит, она мне самому нужна, только его и видели. А потом хозяин сказал Марселино: Марселино, говорит, я тебе карабин куплю, чтоб было с чем караулить, а Марселино в ответ ему с досадой: Не надо мне никакого карабина, буду теперь только жеребца караулить, чтоб ему не мешали кобыл покрывать, и хватит мне палки — с нею больше накараулишь.
Этому Марселино все время не везло с ружьями. Было у него еще одно, не хозяйское, а его собственное, так и то отняли. Однажды собаки у свинопаса залаяли, почуяли чужого, свинопас и говорит Марселино: Собаки лают, кто-то к свиньям подбирается. Марселино хвать ружье и патронташ, стал свиней караулить, ходит, время от времени постреливает, а дружки Кота — кому ж еще свиней-то красть — отвечали ему с болота, да не больно старались: патроны берегли. А сам Кот тем временем залез на крышу, никто его не заметил, распластался там, как все равно ящерица, и просидел всю ночь, смелый был человек. Рано- рано утром, только еще светать стало, Марселино говорит, — а выстрелов с болота больше не слышно, — говорит, значит: Смылись, наверно, но я все равно вернусь, кофе вот только выпью и вернусь. А свинопасу от его слов тоже есть захотелось, дай, думает, поем чего- нибудь, что ж я, не человек, что ли? Ушли они, а Кот видит, поле боя за ним осталось, спрыгнул с крыши — я забыл сказать, Марселино ружье-то в доме оставил, — спрыгнул, говорю, с крыши, взял ружье, взял свинопасовы новые сапоги, взял одеяло — им плохо, должно быть, без одеял-то, — а пятеро его дружков — их в ту пору пятеро было — схватили каждый по свинье и отволокли к болоту. У свинок-то, как и у людей — вот тут жилка: перережь ее — они и затихнут. Грабители укрылись со своей добычей совсем неподалеку от домика свинопаса — метрах в ста пятидесяти, а может, и еще ближе. Ну, один, как положено, на карауле. А те хватились свиней и пошли их искать далеко, за шоссе, а под носом у себя пошарить не сообразили. Ночью появился Кот и увел товарищей, а Марселино таким вот манером лишился еще одного ружья.
А как-то раз пошел Марселино в обход без ружья, ружей-то у него больше не осталось, а Жозе Кот в это самое время отправился на гумно за бобами. Гумно было совсем рядышком от того места, где жили разбойники, а нам и невдомек: узнали мы об этом, только когда рубили там лес, но Кот с дружками давно уж оттуда к тому времени убрались. Нашли мы их пещеру — там высокие такие были холмы, ивами сплошь заросшие, ну вот они на склоне отрыли себе землянки, сколотили топчаны, застелили камышом и ветками — живи не хочу. Пошел, стало быть, Жозе красть бобы, а Марселино догадался. Ладно, думает, я вам покажу, сукиным сынам, как бобы красть. Привязал лошадь, укрыл ее не попоной, а пустым мешком — лето ведь, — подобрал дубину и пошел. Идет, слышит треск какой-то, а это Жозе разбросал по мешковине три или четыре здоровенных кучи бобов — они уж высохли на такой жаре — и давит их ногами, а ветер сносит шелуху: потом в условленный час должен был подойти его человек, помочь ему перетащить груз — там, наверно, килограммов сто было. Должно быть, к Мануэлу, обменять на хлеб или еще на что-нибудь нужное, не знаю. Кот увлекся своим занятием, топчет бобы, а Марселино босиком к нему подкрадывается, — потеха, говорит. Я разулся, тихо-тихо иду, совсем близко подошел, метров за семь, еще немного -и достал бы его дубиной, а он почуял неладное, отскочил, словно он не кот, а заяц, и тут же навел на меня ружье, что ты будешь делать. И Жозе Кот сказал Марселино, я с его слов и рассказываю: Твое, говорит, счастье, спрятал ты моего друга — а в это время стража очень свирепствовала, Марселино же укрыл одного из шайки у себя и кормил-поил, — твое, говорит, счастье, а то застрелил бы я тебя, проваливай. Но Марселино тоже был не трус. Подожди, говорит, перекурю только, достал табачку, скрутил цигарку, закурил, теперь, говорит, пойду.
Потом все же всех их арестовали. Началось все в Писаррасе, между Муньолой и Ландейрой, — натолкнулись они на стражников, стрельба пошла — ну, форменная война. Всех взяли, но потом роздали по фермам в батраки, Волчья Пасть стал сторожить виноградники в Замбужале, но остальные работали в наших краях. Смех слушать, какие разговоры шли в ту пору между хозяевами и стражей: Хочешь разбойника в работники? Давайте, не знаю, кто хуже: он или вы. Жозе Кота поймали в Вендас-Новас последним и его одного посадили. Он крутил любовь с одной женщиной, которая продавала там овощи, приходил к ней всегда закутанный до самых глаз, его и не узнаешь, потому поймать никак не могли. Говорят, что она-то его и выдала, я ничего о том не знаю. Взяли его У нее на чердаке сонного. Он и раньше говорил, что, мол, схватить его смогут только во сне. Ходили слухи, что потом его отправили в Лиссабон, а потом он стал агентом тайной полиции в колониях, — не знаю, правда ли это, плохо верится, что он по доброй воле согласился, может, его убили и распустили слух, бывали уже такие случаи.
Человек он все же был неплохой, надо правду сказать. У бедняков он нитки никогда не возьмет, воровал только у тех, у кого было что воровать, у богатых, так же говорили и про знаменитого разбойника Жозе-С-Крыши. Вот однажды Очесок повстречал женщину, которая несла мужу с сыном еды на неделю, и отнял у нее узелок, черная душа. Но ему не посчастливилось — Кот тоже встретил потом эту женщину, а она идет, плачет. Расспросил он ее, понял по описанию, что ограбил ее Очесок бессовестный. Женщине он дал денег втрое больше, чем стоили ее припасы, а Оческа вздул так, как того еще никогда в жизни не били. Это было доброе дело.
Кот был ростом невелик, но человек прямодушный, смелый. А в Монте-де-Револта откуда только не было людей — один даже из Алгарве, работал он на корчевке леса, построил себе лачужку и жил там — и много таких, у кого ни кола ни двора, и о прошлой своей жизни избегали говорить. И вот один тамошний захотел поссорить Жозе с Мануэлем и сказал тому, что Жоан, мол, с твоей женой в большой дружбе. Однако Мануэл доверял Жозе, он пришел к нему и все как есть выложил: Так и так, а рассказал мне об этой такой-то. Ах, сукин сын, отвечал Жозе, а ну пошли к нему. Пришли. Ты, спрашивает, Мануэлу говорил про меня то-то и то-то? Так теперь повтори все это при мне. А тот отвечает: Я что-то наболтал спьяну, а ты мне ничего не говорил, это правда. Тогда Жозе Кот говорит ему очень спокойно: д ну отойди на сто шагов. Тот стал просить, чтоб его не убивали, а Жозе всадил ему в спину два заряда мелкой дроби — убить не убьет, а память останется. Это, говорит, чтоб ты вел себя как мужчина, потому что здесь шутить не любят. Я так думаю, Кот начал такую жизнь оттого, что не мог заработать себе на пропитание.
Он появился в здешних местах, когда я еще вот такой был. Стал десятником — тогда дорогу прокладывали от Монте-Лавре до Коруше. Строили ее одни бродяги — недели три- четыре проработает, деньжат скопит и уходит, а на его место — другой. Жозе Кот появился, сразу освоился, назначили его десятником. Я тогда тут пас свиней, еще до встречи с Мануэлом Эспадой, и все видел. Тут вскоре слух прошел, что у Кота были нелады с властями, а может быть, его выследили, а может быть, кто-то донес, — так или иначе, приехали стражники, стали его ловить, поймали и повели. Ведут, а он идет такой спокойный, стражники довольны собой, а он вдруг как сыпанет песку одному в глаза, прыгнул раз, прыгнул два — только его и видели. Потом снова поймали, конечно, но больше уж мы его не встречали нигде. Я полагаю, всю жизнь Жозе Кот был один как перст, такое мое мнение.
Наша великая планета, наш мир, этот шар, не имеющий ни начала, ни конца, покрытый морями и землями, изрезанный ручьями и реками, омываемый прозрачной водой, которая уходит и возвращается, но неизменно все одна и та же — копится ли она в дождевых тучах или таится в подземных реках, придавленных каменными глыбами, — мир, похожий на замолчавший детский волчок — таким
