латифундии, вот вам пример — за эту военную операцию капрал Доконал должен получить несколько десятков литров оливкового масла и несколько возов дров, а рядовой получит меньше, как ему по чину полагается, — если тому дадут семьдесят литров, то этому причитается тридцать или сорок, в этом смысле латифундия очень щепетильна, она никогда не оставляет услуги неоплаченными, а жандарма ублажить легко. И я представляю себе, как буду рассказывать об этом в Лиссабоне при закрытых дверях, а она мне скажет: Очень печально. Не плачь, а то что же ты будешь делать, если идешь издалека с мешком щепок на спине, через заросли, дышишь, как вьючная лошадь, а тут появляется жандарм, прицеливается в тебя — руки вверх, что несешь? — а ты отвечаешь: иду оттуда-то и так далее, а они станут проверять, и, если это неправда, плохо твое дело. Как с Жозе Котом было? Да, но каково еще встретить воз с шестью-семью тоннами распиленных и аккуратно уложенных дров для жандармов — дар латифундии за верную и преданную службу, — вот тогда и плачь. Продаются люди ни за что. Неважно, за грош или за миллион, продаются люди.
Дальше разговор не пошел, рассказчику стало неинтересно; он уже сказал, что хотел, у него есть свои привилегии, а вот и Адалберто с войском, машина остановилась, дверцы открылись, началась высадка десанта, пастуху делают знаки, но он воробей стреляный, не шевелится, как сидел, так и сидит, но наконец подымается, нарочито показывая, каких трудов ему это стоит, и кричит: Что такое? Капрал Доконал приказывает: Заряжать, в атаку, изготовить гранаты, лучше бы ему не увлекаться военными терминами, но что поделаешь, такая возможность редко выдается, и в это время пастуху становится все понятно, то же самое было с его отцом, внутри все разрывается от смеха, а глаза у него такие, будто он от хохота по земле катается. Разрешения, значит, не спрашивали, говорит капрал Доконал, дракон, представляющий закон. С каждой овцы штраф пять эскудо, шестьсот овец по пять эскудо, посчитаем, шестью пять тридцать, теперь нули, три конто штрафа — не шутка, очень дорог выпас, и тогда пастух говорит: Здесь какая-то ошибка, овцы вот этого самого хозяина и на его земле. Что ты там мелешь, уперся капрал Доконал, рядовой поднял глаза к небу, запутавшийся Адалберто восклицает: Так это мое?! Да, сеньор, я пастух при этих овцах, а овцы ваши. Идите с миром, музы, песнь окончена моя.
Войска вернулись в казармы, все трое словом не обмолвились о своей экспедиции, Адалберто дома велел выдать оливковое масло, а капрал Доконал и рядовой чистили оружие, подсчитывали прибыль и молились архангелу Михаилу, чтобы послал им побольше столь же опасных и выгодных операций. Это мелочи жизни латифундии, но из маленьких камешков складывается стена, а из колосьев — урожай. Что это за птица кричит? Сова. И сразу же второй ему отвечает: Домингос, ее гнездо где-то рядом.
В свое время Сижизмундо Канастро рассказал историю про собаку Константе и про куропатку, но не думайте, что только ему принадлежит право на охотничьи рассказы. Необычайные приключения случались на охоте и с Антонио Мау-Темпо, к тому же он и понаслышке знает много охотничьих побасенок, и потому вполне могло быть так, что именно Антонио Мау-Темпо рассказал бы про собаку Константе и куропатку, и тогда Сижизмундо Канастро пришлось бы подтверждать достоверность этого происшествия с помощью неопровержимого доказательства: во сне, мол, он все это видел. Те, кто недоверчиво относятся к подобным байкам, обязательно должны вспомнить о необъятности наших земель, о том, как здесь исчезают, а потом — иногда через несколько дней,, а иногда через столетия — вновь возникают позабытые истории. Вот вековые дубы, например, всегда шелестят об этих преданиях, понять их, конечно, сложно — и деревья от старости заговариваются, — но не они виноваты в нашей непонятливости, а мы сами: не даем мы себе труда выучить как следует их язык. Кто подолгу живет здесь, начинает различать в шуме ветра эти позабытые истории, и потому иной раз видишь человека, застывшего среди полей, — он шел себе по своим делам, и вдруг его словно кто за руку схватил: Послушай-ка, и раз стоит он не шевелясь, то можно поклясться, что в это самое время дуновение ветра донесло до него, человека искушенного и понимающего, язык природы, какую-нибудь чудесную историю, например про собаку по кличке Константе или про любопытных зайцев, о которых рассказывает Антонио Мау-Темпо, а истинность его слов подтверждает Сижизмундо Канастро, говоря, что и вправду видел все это во сне, другие могли бы сказать то же самое, да никто не хочет свои сны разглашать.
Первым делом надо найти подходящий плоский камень, достаточно широкий, чтобы прикрыть половину газетного листа. Затем на испещренную заголовками и курсивом страницу сыпешь перец — он-то и будет главным оружием в этой охоте, само собой, день должен быть безветренным, чтобы перец не раздуло. Всем известно, что заяц любопытен. Любопытнее кошки. Какое может быть сравнение, кошке ведь совсем не хочется знать, что происходит в мире, ей это безразлично, а заяц не может пройти мимо оброненной на дороге газеты, чтобы не почитать ее, некоторые охотники обнаружили это, они прячутся за какой-нибудь изгородью, и, когда заяц приходит узнать новости, — трах! — огонь, и тут хуже всего, что газета в клочки рвется от пули и охотнику надо доставать другую, некоторые весь патронташ газетами набивают, даже некрасиво. А зачем же перец? В перце, сеньор, и есть самый главный секрет, только надо, чтобы день был безветренный, но и когда газета просто лежит на дороге, тоже ветра не должно быть, а то если она улетит, то и заяц ее не поймает, а ведь он тоже хочет почитать новости без помех. Рассказывайте дальше. Я бы много еще чего порассказал, да времени нет, итак, если подготовить все это — камень, газету и перец, — остается только ждать, а коли ждать приходится долго, то, значит, место для зайцев неподходящее, иногда такое случается, не стоит и жаловаться, охоты, мол, не было, тут вина ваша, но, когда знаешь местность, неудач не бывает, очень скоро появляется заяц, прыгает, то там травки ухватит, то здесь, но вдруг уши у него торчком становятся — газету увидал. И что тогда? Да идет, бедный, ничего не подозревает, хочется ему новости узнать, подбегает к газете и начинает читать, теперь он доволен и счастлив, ни одной строчки не пропустит, но так продолжается, пока он не дойдет до кучки перца и не втянет его носом. А что тогда? То же, что и с вами было бы на его месте, — чихает, бьется головой о камень и умирает. А потом? А потом надо подойти и взять его, но, если хочется, можно прийти на место через несколько часов, и там будет целая куча зайцев, так и идут один за другим, уж такие они любопытные, не могут спокойно газету видеть. Правда? Спросите кого угодно, это даже грудному ребенку известно.
У Антонио Мау-Темпо нет ружья, и тем лучше. Будь оно у него, он стал бы зауряднейшим охотником с обыкновенным снаряжением и не изобрел бы нового пороха — перца святого Губерта [30], но это вовсе не означает, что он презирает искусство стрельбы, доказательством тому служит ружье, заряжаемое через дуло, которое он купил у разорившегося арендатора за тридцать эскудо и с которым чудеса делает: Горожане недоверчивые сызмальства, то и дело они требуют клятв и доказательств, а это плохо, надо верить тому, что говорят, как, например, в этом случае: Антонио Мау-Темпо уже был владельцем ружья, которое через дуло заряжают, у него был и порох, но свинца не было. Надо сказать, что в это время охотились на кроликов, а то еще спросит кто-нибудь, почему, мол, Антонио Мау-Темпо не применил свой способ с перцем, камнем и газетой, как на зайца. Только невежды в искусстве охоты не знают, что кролики вообще не любопытны, — для них что газета, что облако в небе — все одно, разве только из облака может пойти дождь, а из газеты нет, потому и нельзя обойтись без ружья, силков и дубинки, но сейчас нас интересует только ружье.
Для охотника нет, конечно, большего несчастья, чем иметь хорошее ружье, пусть даже кремневое, и порох в достаточном количестве и не иметь свинца. Почему же ты его не купил? Денег у меня не было, вот в чем беда. Что же ты сделал? Сначала я ничего не сделал, я стал
