зверюшки, и ничего больше. На двор, воскликнул доктор, и был прав, если бы не столь ранний час, мы уже встретили бы там соседку с первого этажа, и пора бы уж оставить, ей-богу, прежнюю уничижительную манеру называть ее старухой, да, так вот, уже застали бы ее там, на корточках и в окружении кур, а кто спросит, при чем тут куры, тот не знаком с повадками этой птицы. Держась за живот, косоглазый мальчик с помощью жены доктора в муках, на пределе терпения, коему тут и пришел конец, спустился по лестнице, и о большем не просите, скажите спасибо, что чудом каким-то продержался так долго, но на последних ступеньках сфинктер отказался сдерживать внутреннее давление, ну и последствия сами можете вообразить. Тем временем пятеро остальных сползли, уж как смогли, по лестнице черного хода и если еще сохраняли со времен пребывания в карантине хоть какое-то подобие стыдливости, то теперь пришло время расстаться с нею окончательно. Рассыпавшись по садику, стеная от усилий, страдая от совершенно бессмысленных и ненужных остатков застенчивости, делали они свое дело, и жена доктора тоже, но та хоть плакала, глядя на них, на них на всех, на своего мужа, на первого слепца и его жену, на девушку в темных очках, на старика с черной повязкой, на косоглазого мальчика, глядя, как раскорячились они в траве, меж узловатых стеблей капусты, среди выжидательно наблюдающих кур, ну да, и слезный пес тоже спустился, до кучи, как говорится, и не до одной. Подтерлись, как смогли, а смогли мало и плохо, чем под руку попалось, пучками травы или обломками черепицы, и свет не видывал еще более неудачной замены. Потом по черной лестнице же в молчании пошли назад, и соседка с первого этажа не предстала перед ними с вопросом, что, мол, вы за люди, откуда идете, куда направляетесь, она, должно быть, еще спала после нежданно хорошего ужина, и, когда вошли в квартиру, не знали сначала, что и говорить, а потом девушка в темных очках сказала, что нельзя больше пребывать в таком состоянии, да, конечно, воды нет, и вымыться, значит, нечем, и жаль, что не льет, не хлещет с неба, как вчера, а то они вновь выскочили бы во двор, только теперь голые и бесстыдные, приняли бы на головы и плечи щедрые потоки воды с небес, почувствовали бы, как течет она по спине, по груди, по ногам, и смогли бы набрать ее в наконец-то чистые, ковшиком сложенные ладони, напоить ею жаждущего, не важно кого, и пусть бы даже губы встретили сначала кожу рук, а уж потом воду, и, если жажда сильна, вобрали бы в себя последние капли, задержавшиеся на дне этой чаши, и, как знать, пробудили бы иную жажду. Девушку в темных очках, как уже отмечалось не раз, если что и погубит, то избыток воображения, о чем недурно бы ей помнить в этой ситуации – трагикомической и безысходной. Но, с другой стороны, в доказательство того, что не лишена и определенной практической сметки, она полезла в шкаф сначала у себя в спальне, потом – в родительской и принесла сколько-то простыней и полотенец: Вытремся этим, сказала, все лучше, чем ничего, и нет сомнения, что мысль была удачна, ибо, когда сели за стол, почувствовали себя другими людьми.
И за столом жена доктора высказалась так: Пришло время решить, что нам делать, я убеждена, что ослепли все, по крайней мере, все, кого я видела до сих пор, вели себя именно так, нет воды, нет света, полностью прекратилось снабжение чем бы то ни было, вокруг царит настоящий хаос. А вот интересно, правительство есть, спросил первый слепец. Непохоже, а если даже и есть, это правительство слепых, желающих управлять слепыми, то есть не предпринимать никаких попыток что-либо наладить. Стало быть, и будущего нет, сказал старик с черной повязкой. Не знаю, есть ли будущее, мне интересней, как нам пережить настоящее. Без будущего настоящее ни на что не годно, его как бы и вовсе не существует. Может быть, человечество научится жить без глаз, но тогда оно перестанет быть человечеством, и результат уже налицо, кто из нас может с тем же правом, что и раньше, звать себя человеком, вот я, например, совершила убийство. Кого это ты убила, поразился первый слепец. Того, кто верховодил в левом крыле, воткнула ему ножницы в глотку. Ты убила, чтобы отомстить за нас, а чтобы отомстить за женщин, надо самой быть женщиной, сказала девушка в темных очках, а месть, если она справедлива, это человеческое чувство, если у жертвы нет права покарать палача, то, значит, и справедливости нет. И человечности тоже, сказала жена первого слепца. Давайте ближе к делу, сказала жена доктора, если будем держаться все вместе, может быть, сумеем выжить, если разойдемся, нас раздробит и поглотит эта темная масса. Ты ведь сама сказала, что слепцы собираются в какие-то группы, а это значит, что они пытаются придумать способы жить иначе, и потому вовсе не обязательно мы будем раздроблены и проглочены. Не знаю, насколько они организованны, пока видела только, как они сообща ищут еду и ночлег. Мы становимся первобытной ордой, сказал старик с черной повязкой, с той лишь разницей, что нас – не десяток тысяч мужчин и женщин на лоне бескрайних просторов нетронутой природы, а миллиарды в истощенном и обескровленном мире. Истощенном, обескровленном и вдобавок слепом, добавила жена доктора, когда трудно станет добывать продовольствие и воду, эти сообщества, скорей всего, распадутся, ибо каждый сочтет, что в одиночку легче выжить, не надо будет ни с кем делиться, что урвал – твое, и больше ничье. У этих самых групп должны быть руководители, те, кто организует и приказывает, напомнил первый слепец. Но от этого они не становятся зрячими. Зрячая – ты, сказала девушка в темных очках, и потому стала той, кто организует и приказывает. Я не приказываю, а организую уж как могу, а вообще-то я – всего лишь те единственные глаза, что остались у вас. Самый натуральный вожак, сказал старик с черной повязкой, зрячий король в стране слепых. Если так, я и впредь буду вашими глазами, насколько хватит их, и потому предлагаю не расходиться каждому в свой дом, а жить вместе. Можем остаться здесь, сказала девушка в темных очках. У нас в доме больше места, сказал первый слепец. Если его, конечно не заняли, добавила его жена. Доберемся до него – узнаем, занят – значит, вернемся сюда или пойдем к вам, отнесся он к старику с черной повязкой, и тот ответил: Я снимаю комнату. А семьи нет, спросила девушка в темных очках. Нет. Ни жены, ни детей, ни братьев. Никого. Если мои родители не вернутся, я тоже останусь одна на всем свете. Я с тобой буду, сказал косоглазый мальчик, но не добавил: Если мама не появится, этого условия он не поставил, что довольно странно, а может быть, вовсе и нет, молодые люди быстро сообразуются с обстоятельствами, у них вся жизнь впереди. Ну, так как же мы решили, спросила жена доктора. Я с вами пойду, сказала девушка в темных очках, но только обещай, что раз в неделю будешь приводить меня сюда, вдруг мои все-таки вернутся. Оставишь ключи соседке снизу. Другого выхода нет, сильней, чем она нагадила, уже не нагадит. Разорит тут все. После того, как я побывала здесь, может, и не разорит. Мы тоже с вами пойдем, сказал первый слепец, только хотелось бы наведаться, и чем раньше, тем лучше, в нашу квартиру, взглянуть, что там происходит. Ну конечно. А ко мне – смысла нет, я ведь вам сказал, что снимал комнату. Но ты пойдешь с нами. Пойду, но и у меня есть одно условие, хоть на первый взгляд и может показаться сущей ересью, что кто-то ставит условия, когда ему делают одолжение, но, сами знаете, старики, они такие, то, чего лишены временем, добирают гордыней. Так какое же условие, осведомился доктор. Когда я стану для вас настоящей обузой, неподъемным бременем, попрошу вас сказать мне об этом, а если по дружбе или из сострадания решите промолчать, надеюсь, у меня хватит ума сделать, что должен. Что же, спросила девушка в темных очках. Отстать, уйти, исчезнуть, как слоны раньше делали, раньше, потому что я слышал, в последнее время стало не так, но раньше ни один не доживал до старости. Но ты ведь не вполне слон. Но и человек тоже – не совсем. Особенно когда начинаешь глупости говорить, оборвала его девушка в темных очках, и на этом разговор окончился.
Пластиковые сумки сильно полегчали с тех пор, как их внесли сюда, ничего удивительного, соседка снизу тоже к ним приложилась, даже дважды, один раз – вчера вечером, да и сейчас, перед уходом, в попытке немного умаслить старушку, о характере
