В а с и н. Это хорошо. Хорошо, что встречают. Очень хорошо, что встречают...
П а н и н. Пока нет. Что прикажете делать, товарищ майор?
В а с и н. По-моему, нам приказ не меняли: наступать. Сейчас третий взвод подойдет, поведете его.
П а н и н. Есть.
В а с и н. Вместо меня примите команду.
П а н и н. Есть...
В а с и н. Я уже плохо слышу. Сильно стреляют, а? Красноармеец. Сильно, товарищ майор.
В а с и н. Это хорошо.
Вбегает лейтенант.
Л е й т е н а н т. Где майор?
В а с и н. Я здесь. Откуда?
Л е й т е н а н т. Капитан просил передать, что наши уже у самого моста. Уже идет бой. Вы можете отходить.
В а с и н. Хорошо!
П а н и н наклоняется над ним, потом выпрямляется, снимает фуражку.
П а н и н. А капитану передайте, что майор Васин пал смертью храбрых, сделав все, что мог, и даже больше, чем мог.
Трудно представить, чтобы тот Васин, каким мы увидели и узнали его в первой сцене, не любящий лишних, а тем более громких слов, — чтобы он умирал так декоративно, так помпезно. Все это «не в образе», и вообще, как, бывало, говаривал в таких случаях Михаил Михайлович Зощенко, «маловысокохудожественно», — плоско, плакатно.
Так же плакатно завершается другая сцена пьесы, в центре которой другой ее персонаж, которому предстоит погибнуть:
> С а ф о н о в. Иди сюда, Глоба!
Глоба встает перед ним.
Вот какое дело. Пойдешь на ту сторону, найдешь Василия, передашь ему, что взрыв моста отставить. Ясно?
Г л о б а. Ясно.
С а ф о н о в. Сделаешь это...
Г л о б а. И обратно?
С а ф о н о в. Нет, сделаешь это и... потом пойдешь в немецкую комендатуру.
Г л о б а. Так.
С а ф о н о в. Явившись к немецкому коменданту, или кто там есть из начальства, скажешь, что ты есть бывший кулак, лишенец репрессированный, - в общем, найдешь, что сказать. Понятно?
Г л о б а. Понятно.
С а ф о н о в. Что угодно скажи, но чтобы поверили, что мы у тебя в печенках сидим. Понятно?
Г л о б а. Понятно.
С а ф о н о в. Так. И скажешь им, что бежал ты сюда от этих большевиков, будь они прокляты, и что есть у тебя сведения, что ввиду близкого подхода частей хотим мы из города ночью вдоль лимана прорваться у Северной балки. Ясно? И в котором часу скажешь. Завтра в восемь.
Г л о б а. Ясно.
С а ф о н о в. Ну, они тебя, конечно, в оборот возьмут, но ты стой на своем. Они тебя под замок посадят, но ты стой на своем. Тогда они поверят. И тебя они держать как заложника будут: чтобы ежели не так, то расстрелять.
Г л о б а. Ну, а как же выйдет: так или не так?
С а ф о н о в. Не так. Не так, Иван Иванович, выйдет не так, дорогой ты мой. Но другого выхода у меня нету. Вот приказ у меня. Читать тебе его лишнее, но имей в виду: большая судьба от тебя зависит, многих людей.
Г л о б а. Ну, что ж.
С а ф о н о в. Можно, дорогой, можно.
Г л о б а. Ну, коли можно, так и ладно... Говорят, старая привычка есть: посидеть перед дорогой, на счастье. Давай-ка сядем.
Все садятся.
Г л о б а. Шура!
Ш у р а. Да?
Г л о б а. Ну-ка, мне полстаканчика на дорогу.
Шура наливает ему водки.
Г л о б а
Молчание.
С а ф о н о в. Ты слыхал или нет, писатель? Ты слыхал или нет, как русские люди на смерть уходят?
Песня «Соловей, соловей, пташечка...» — старая русская солдатская песня. Запевали ее солдаты в строю, на марше. Получается, что, попрощавшись с товарищами и уходя от них на верную смерть, Глоба не идет, а шагает строевым шагом, марширует.
Выглядит это довольно искусственно. Я бы даже сказал — фальшиво.
Тут уместно вспомнить «теорию жеста» А.Н. Толстого, к которой я уже обращался однажды на страницах этой книги.
Размышляя о том, как добиться, чтобы реплика персонажа была живой, яркой, индивидуальной, чтобы произнесший ее человек вставал за ней во всей своей пластической реальности, — зримости и осязаемости своего физического бытия, Алексей Николаевич писал:
> Речь человеческая есть завершение сложного духовного и физического процесса. В мозгу и в теле человека движется непрерывный поток эмоций, чувств, идей и следуемых за ними физических движений. Человек непрерывно жестикулирует. Не берите этого в грубом смысле слова. Иногда жест — это только неосуществленное или сдержанное желание жеста. Но жест всегда должен быть предугадан (художником) как результат душевного движения. За жестом следует слово. Жест определяет фразу. И если вы, писатель, почувствовали, предугадали жест персонажа, которого вы описываете (при одном непременном условии, что
