негодной рубашки рукав и засунул его в карман. Натянул картуз. От двери вернулся.
Веруся, ну, ей-богу же, я…
Глядя вниз, Вера тихонько расплетала косу. Савва увидел, как на пол капнула светлая слезинка. Он больше ничего не стал говорить, совсем расстроенный молча выскользнул в дверь.
Агафья Степановна заворчала на дочь:
Чего ж так сидеть, накуксившись? Билеты куплены — не пропадать им. Не хочет парень идти — не надо. Пока время еще не пропущено, сбегай за подружкой, хотя бы за Катей Гориной, с ней сходите, повеселитесь. Сколько дней собиралась! И нечего на себя грусть- тоску зеленую наводить.
Уговорила Агафья Степановна. Хотя и невесело, а пошла Вера к подружке. Катя жила на самом выходе из поселка. Пока до нее дойдешь да пока она соберется — копуша, каких свет не видывал! — чего доброго, и опоздать можно. А Катя оказалась почти вовсе готовой. Она собиралась идти на станцию, гулять по платформе. Скоро подойдет пассажирский поезд, там всегда бывает много незнакомых людей, и это очень интересно. Но на фокусника пойти, конечно, еще интереснее, в Катя очень обрадовалась счастливому случаю.
Взявшись за руки, подруги вышли на улицу. Вера рассеянно глянула в поле и обмерла. Верхней дорогой, направляясь к лесочку, что рос возле Зауватских заимок, широко шагал Савва. Так ей сердце и подсказывало: к «товарищу»… «Эх!..» Вера вырвала у Кати свою сразу похолодевшую руку, крикнула: «Иди одна!» — и опрометью побежала в переулок, куда глаза глядят. Свет ей был не мил.
До позднего вечера она бродила по отдаленным, глухим улочкам. Иногда выходила и вовсе за город, на открытые елани. Там подгородние крестьяне заканчивали уборку хлебов, возили и складывали снопы в скирды. Цепь гор, протянувшихся за еланями вдоль железной дороги, казалась узорчато-пестрой. Утренними морозами уже прихватило лиственницы, они выделялись своей яркой желтизной. Краснели островки осинников. Над полями носились стаи шумливых птиц. Натуго набив зобы зерном, они несытыми глазами оглядывали неубранные суслоны: где бы еще отщипнуть и вымолотить самый крупный колос? Вера садилась на поросшие репейником межи, обрывала с него колючие, цепкие головки.
Ну почему, почему Савва теперь стал такой?.. Вера дернула крепко сидящую в земле травинку. Это оказался пырей. Она обрезала себе палец о его узкий и острый листок, но боли не почувствовала… Почему он стал таким? Почему он перестал ей доверять? Полюбил какую- то другую девушку? Ну, пусть полюбил… Все равно это не скроешь, и рано или поздно, а узнают все. Так почему не сказать сразу об этом ей, своему хорошему другу? Зачем же так прятаться, таиться? Уходит с отцом или один па свои всякие рабочие кружки, где полиция может схватить, не скрывает, не боится, что Вера проболтается. А тут, как воришка, потихоньку… И следы свои путает… Обидно как! Ну что ж, когда так? Пользуйся своей краденой любовью, своим краденым счастьем!.. Только от кого ты его украл? Любовь себе украл, а дружбу потеряешь…
Она вернулась домой сумрачная, скучная. Быстро сбросила свое нарядное платье и нарочно надела самое елюбимое и потрепанное. В косах заменила ленты на старые, выцветшие.
Ну как, понравились тебе фокусы? — спросила её Агафья Степановна.
Нет, мама, не понравились.
Вера бросилась помогать матери ставить самовар: налила в него воды, набросала углей и взялась раздувать, не замечая, что мелкая угольная пыль летит ей в лицо.
Чего же это ты не бережешься? — заметила ей мать. — Гляди, как испачкалась!
Испачкалась, так и отмоюсь, — невесело проговорила Вера.
На пути к умывальнику она успела кинуть взгляд в зеркало: вот такой и надо быть всегда. Зачем ей красота, если она никому не нужна?
Агафья Степановна стала расспрашивать, что же показывал фокусник. Вера отвечала уклончиво:
Да так, всякую ерунду.
Ну, голуби-то вместо бумажек вылетали? — допытывалась Агафья Степановна.
Вылетали.
И вода пламенем вспыхивала?
Вспыхивала.
А еще чего?
Больше ничего.
С Катей ходила?
С Катей.
А чего ты такая скучная?
Устала…
Самовар вскипел. Агафья Степановна разбудила мужа. Тот, позевывая, сел к столу.
Савва где? — спросил он, дуя в блюдце с горячил: чаем. Не дождавшись ответа, глянул в сторону дочери: — Тебя спрашиваю.
Откуда я знаю!
Да вы же с ним вместе пошли?
Где же вместе! — вступилась Агафья Степановна. — Савва — по своим делам, а она — глядеть фокусника. Ты что, заспал?
— Может, и заспал, — согласился Филипп Петрович. Никогда не было так скучно вечером, как сегодня-
Вера едва дождалась, когда кончился ужин и мать велела ей стлать постели.
Задувая огонь в лампе и последней укладываясь спать, Агафья Степановна пробормотала:
Ну, долго же где-то загулял наш Саввушка… — вовсе не подумав, что эти слова больно отзовутся в сердце дочери.
Отец и мать заснули очень быстро. Вера лежала с открытыми глазами. Где-то на кухне грызла забытую корочку мышь. А кошка, свернувшись калачиком поверх одеяла в ногах Веры, мурлыкала, ничего не слыша. Почему-то невыносимо душно было в квартире. Вера сбросила с себя одеяло. Все равно подушка жгла как огнем. Она повернула ее другой стороной. Стало немного прохладнее. Но этого хватило ненадолго. Вера спустила ноги с кровати, села… Ну что это такое? Просто нечем дышать. Во двор выйти, что ли.
Она набросила на плечи платок и вышла па крылечко. Вот здесь хорошо! Какая теплая, тихая ночь. В такую ночь сидеть бы на скамейке, за оградой… Над крышами домов поднялась кособокая луна. Как она быстро убавилась! Давно ли Вера с Саввой ходили в гости к Мезенцевым? И тогда луна была огромная, круглая, казалось, что она с трудом поднимается на небо. Савва посмеялся тогда, сказал: «Ух ты, какая! Закатить бы такую к себе во двор…» А теперь и свету нет от нее, муть какая-то по двору разливается.
Вера подошла к заборчику, отделявшему двор от огорода. Заглянула через верх. Какая синяя при лунном свете капуста! Вот где прохлада… Вера просунула в щель заборчика руку, отломила большой, обрызганный росою лист и обомлела. Брякнула щеколда калитки. Это же Савва возвращается! А она стоит босая, в рубашке и только с платком на плечах. Как не расслышала она его шагов? Перебежать двор теперь все равно не успеешь… Вера бросилась в сторону и оказалась в тени за углом дровяного сарайчика.
Отсюда виден был весь двор, вход в дом и калитка. Только бы Савва не закрыл за собой дверь на крючок. А то вот будет дело-то! Сразу постучишь — он и откроет… Нет, как же это? Ждать, когда он уснет, и постучать в окно, что возле постели матери? А вдруг проснется
