коленями.
– Замкнутый круг, и чем дальше, тем хуже. Бег на костылях. Избавиться от одного транквилизатора, чтобы ухватиться за следующий, похлеще. Вероятно, прекратив есть, начну пить.
– Открою вам тайну. Вы не обязаны бегать по этому кругу. Может, именно сейчас вам хватит сил разорвать его и двинуться собственной дорогой, отбросив костыли раз и навсегда.
Пол ушел из-под ног. Но только у меня – доктор ничего не заметил.
– Думаете, вы сможете меня загипнотизировать?
– Это легко проверить.
Он щелкнул какими-то переключателями. Погас верхний свет, вместо него зажегся приглушенный, рассеянный боковой.
– Сядьте ровно.
Голос доктора звучал размеренно, интонации убаюкивали. – Вот так. Теперь опустите руки на подлокотники. Расслабьтесь, смотрите на тень на стене. Слушайте мой голос. Сейчас начну считать до десяти и ваши веки станут тяжелыми. Такими тяжелыми, что опустятся самисобой. Раз...
Меня обволокло теплом и умиротворением.
– Два... три...
Веки отяжелели. Не ощущая собственного тела, я поплыла в тустеющую тень на стене. Вот только смотреть на нее становилось все труднее, глаза упрямо закрывались... На счет “десять” я уронила веки и растворилась в темноте.
Нет, я могла открыть глаза в любой момент, но так не хотелось напрягаться. Да и незачем, в мирной тьме так спокойно и уютно... Лучше остаться в ней и внимать голосу, который пронизывает ее всю и наполняет вибрациями. Я скольжу за голосом, все дальше и дальше в темноту, и соглашаюсь с ним, что на этой неделе не захочу и не стану есть шоколад, конфеты, белый хлеб, чипсы, пиццу, пирожные, сдобу и все прочие излишества, а проголодавшись, глубоко вздохну, и все пройдет... Если искушение станет непреодолимым, то представлю себя такой, какой мечтаю выглядеть, и голод отступит. И буду вставать из-за стола, едва заморив червячка, сколько бы еды ни оставалось на тарелке... Я твердо знаю, что так и будет. Я хочу остаться в ласковой темноте, гудящей низким голосом, который рассказывает мне, как я красива сейчас и какой красавицей стану совсем скоро, и не желаю выныривать из нее, возвращаться назад...
– Десять... девять...
Голос отделяется от темноты, он все определеннее звучит из одной точки, где брезжит свет.
– Восемь... семь...
Позвольте остаться, я не хочу обратно; но нет – из век уходит свинцовая тяжесть, тело словно всплывает со дна озера пузырьком воздуха, и, когда звучит “раз”, я открываю глаза.
Никаких перемен. Матовый плафон под потолком снова заливает кабинет приятно-ярким светом, на меня смотрят непроницаемые глаза доктора Чена. Я не представляла, сколько прошло времени, а главное – так и не поняла, удался гипноз или нет.
– Кто может знать наверняка? – улыбнулся доктор Чен. – Поглядим, как у вас пойдут дела на этой неделе. Это единственный критерий.
Он протянул мне листок бумаги:
– Вот ваша диета. Это лишь восемьсот калорий в день, поэтому сестра даст вам витаминные добавки. Ни в коем случае не забывайте их принимать. И непременно выпивайте шесть-восемь стаканов воды ежедневно, чтобы вымывать шлаки. Есть у вас вопросы?
Я не смогла придумать ни одного. Мы пожали друг другу руки, и доктор исчез в соседней комнате. Загрузив сумку мультивитаминным комплексом, упаковками витамина В и глюконатом кальция, я записалась на следующий прием и заплатила сто пятьдесят долларов за нынешний – сюда входила и стоимость медосмотра. На этом первый визит к мозгоправу благополучно завершился.
Окрыленная, я помчалась к офису Кэтлин – мы уговорились вместе перекусить. На полпути на меня навалились сомнения. Она наверняка начнет выспрашивать, как прошел сеанс гипноза. И что отвечать? По дороге попался лоток со сладким попкорном. Меня окутал густой аппетитный запах – тот волшебный аромат, что превращает процветающих бизнесменов и элегантных дам в первоклашек, тянущихся за пакетиком засахаренной кукурузы. Я глубоко вздохнула и спокойно прошла мимо.
Никогда, ни разу в жизни мне не удавалось пройти мимо лотка с попкорном – даже когда была худой как палка. Выходит, гипноз удался! Вот теперь я преисполнилась глубочайшего доверия к доктору Чену и его фантастическому методу. Энтузиазм самоотверженной диетички вспыхнул во мне с небывалой силой. Выпятив грудь завтрашней худосочной красавицы, я решительно зашагала на встречу с Кэтлин.
Всю ночь лил дождь, и наступившее утро остро и вкусно пахло свежераскисшим суглинком и оголившимися корнями трав. Как я умудрялась не чувствовать всего этого прежде?
Потеря в весе была ощутима – в сравнении со вчерашним днем двести пятьдесят граммов как не бывало! От этого открытия восприятие нечеловечески обострилось, точно от дозы ЛСД. Я летела по мокрому асфальту, восхищаясь сверканием крохотных капель и яркостью молодой травы. Богоданные мелочи. “Ведь воскресает в мелочах и очищается душа” – эту строку из “Пророка”[10] много лет назад подчеркнула мама. Я читала и перечитывала книгу, страстно надеясь, что прикасаюсь к старинному переплету красной кожи в тех же самых местах, где его трогали мамины пальцы, что смотрю на плотные шершавые страницы так же, как смотрела она. На полях старательными детскими каракулями было выведено: “Чудесно” и “Да! Да! Да!” – позже решительно вымаранное. Приписка твердым изящным почерком – так она писала в колледже – бескомпромиссно заявляла: “Сироп!” После ни одной пометки. У мамы не было никакого “после”...
Первой примчавшись на перекресток, где мы с Кэтлин встречались для утренней тренировки, я немного попрыгала на месте и решила забежать за ней домой. Лишние полкилометра не повредят. Пожалуй, стану так делать и впредь – надо ковать железо, пока горячо. За каких-то полторы недели я рассталась с тремя килограммами. Вчера, отбывая в Спрингфилд, Фрэнклин простился со мной почти ласково. То ли еще будет по возвращении, когда я встречу его изящная и хрупкая, как фарфоровая статуэтка.
Из открытых дверей пекарни пахнуло утренней выпечкой – горячая сдоба, мак, корица, изюм...Я сделала фирменный глубокий вздох доктора Чена и прошла мимо – без голодных спазмов и мучительной тоски.
Нарядный особняк Кэтлин в тюдоровском стиле[11] обступали старые мощные дубы и изящные плакучие ивы. Могучие стражи и преданные служанки, они оберегали дом от суеты Шеридан-роуд. Густая листва деревьев поглощала уличный шум. Заглушила она и странную какофонию звуков, доносившуюся из особняка. Лишь на заднем крыльце я оценила концерт – оглушительный звон, грохот и яростный голос Кэтлин – и озадаченно замерла на пороге.
– Угораздило меня нарваться (бамс!) на самого подлого (дзынь!), самого придурочного недоумка (бряк!) из всех трахнутых ублюдков на свете (бах!)!
Я слегка толкнула дверь:
– Кэтлин?..
По кухне словно тайфун пронесся – стулья валяются кверху ножками, всюду осколки,
