После визита Шатохина администрация школы предпочла перестраховаться и отправила молодожёнов в лес неожиданным маршрутом. Вертолёт подобрал их на расстоянии пары километров от Ручейного и сейчас нёс в Богучаны. Весь нехитрый гардероб путешественников уместился в одном рюкзаке. Тайга сверху выглядела до предела монотонно, Ольга даже откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. Внизу проплыла лента Ангары, летательный аппарат снизился, высматривая удобное место, пилот ткнул вниз пальцем и посмотрел на юношу. Тот кивнул головой.
Они спрыгнули на маленькую поляну с зависшей на высоте полутора метров машины, и вертолёт немедленно взмыл вверх. Через минуту его уже не было слышно.
— Мы, похоже, треть пути уже проделали, — оптимистично объявил юноша.
— Здесь пока ещё очень людно, давай побыстрее уйдём к северу, — попросила Аникутина и они быстро зашагали напрямик.
Ольга, выйдя замуж, оставила свою фамилию. Память об отце, о биологическом отце. Бордусей, чьей фамилии Харламов никогда и не знал, был ей отцом приёмным. Говорили, что шаман приходился ей дядькой — но внешнего сходства, как легко можно было заметить, между ними не существовало. Бордусей вообще не был чистокровным эвенком, слишком многое в его облике напоминало типичного славянина, а Ольга, несомненно, была настоящей дочерью своего народа. Впрочем, у женщин так много значили причёска и головной убор, что иногда Ермолай и в этом не был уверен.
На второй день пути, едва они переправились через речку Ельчимо, он спросил, не чувствует ли она своих родичей. Но было ещё рано. Их ещё ждали реки: Бичилей, Левая Бедоба, потом сама Бедоба. Их нужно было преодолеть, выйти к реке Иркинеева и только там дочь шамана смогла бы точно определить, где расположилась её родня.
— Я думал, когда ты одна в лесу, то чувствуешь человеческое присутствие острее.
— Я всё окружающее чувствую острее, не выделяя человека специально. Мой народ всегда жил лесом, для нас деревья, ручьи, птицы и животные не менее важны. А твой народ пахал землю, запрягая лошадей, пас и доил коров и так далее. У нас разный исторический опыт, да и менталитет тоже.
Дочь шамана старалась его убедить, приводя классические аргументы, хорошо Ермолаю известные. Но глубинной убеждённости в ней не было.
— Оля, менталитет, конечно, штука серьёзная, но ты училась в русской школе, читала русские книги, даже замуж за русского парня вышла. Да и год в Школе Радуги тоже бесследно не прошёл. Ты уже не сможешь стать лесной шаманкой, тебе этого будет мало.
— Ты полагаешь, наши шаманы далеки от Пути Радуги? Не всех из моего народа берут в школы, не всех и наши старшие посылают в испытание на Край, но любой охотник может почувствовать оленя или медведя за пятьсот шагов. Для этого надо вырасти в лесу — не в деревне среди леса, а просто — в лесу.
Они ловили рыбу в реке голыми руками. Супруга подманивала птиц, а Ермолай сбивал их на землю мысленным ударом. Встречного медведя дочь шамана приветствовала певучей фразой на своём языке, и тот, коротко взревев, свернул в сторону. Харламов вскоре тоже начал чувствовать вокруг себя всё живое. Ночью, в палатке, ему казалось, что вокруг него бродят тени бесчисленных предков зайцев, белок и медведей. Но знакомых каждому эвенку духов не было. Супруга тоже удивлялась — она вообще не могла раньше представить без них родной лес. Получалось, муж был прав — она перестала быть эвенкийской шаманкой, становясь мастером Радуги.
Они не спешили. Делали небольшие переходы, выбирали удобную дорогу. Оба чувствовали рельеф местности на пару километра вокруг, а Ольга иногда — на целых шесть.
— Не знаю, сохранится ли эта способность в общем мире, который нам положено открыть, — призналась она, когда муж поразился её талантам.
— Вроде в общем мире наши способности сохраняются?
— В общем — да, но я приучена к лесу, к нашему лесу. А если там нас ждёт пустыня или тропические джунгли, вряд ли мой талант останется неизменным.
Харламов выразил сомнение: вся группа выросла в лесной зоне умеренной полосы, с резко континентальным климатом. Следовательно, и открытый ими мир должен быть если не копией, то уж всяко не полной климатической противоположностью их части расщепа.
— А ты припомни, какие у нас зимы. Снега, морозы. Есть чему уподобиться… Твой Гволн тому доказательством. Да и летом у нас жара не неожиданность. Группы, подобные нашей, иногда открывали такие миры, что жить в них было просто невозможно.
Юноша знал, что каждая группа могла открыть только один общий мир — и если он оказывался непригодным для исследований, группа сама собой распадалась. Каждый её член мог провести в их мир любого человека, но раз мир был никому не нужен, то и группа как целое теряла смысл существования. Участники распавшихся групп исследовали чужие миры, иногда — годами, а чаще — лишь во время обучения в школе.
Родичей своих Ольга обнаружила часа на два позже мужа. Тот специально промолчал, заняв сознание на это время сложными абстрактными рассуждениями о соотношении матрицы и её проекций. Он знал, что не только подруга, но и вообще любая женщина-слышащая подобные размышления уловить не способна.
— Ерёма, мои там! — радостно произнесла дочь шамана, указав рукой направление. — Ты уловил?
— Уловил присутствие людей, но кто они… — ответил юноша. — Один, насколько я понимаю, охотится восточнее, остальные держатся кучей.
Стойбище выглядело скромно: три летних чума — дю, два лабаза на деревьях, столб- сэвэки, которого полагалось коснуться гостям. Эвенки расположились на сухом участке леса размером примерно километр на полтора; по краю участка протекал ручей, а вокруг было больше болотистых участков, чем сухой земли. Бордусей провёл их в шаманский чум, в котором никто не жил. На наклонных жердях висели связки сохнущих трав, шаманский костюм и бубен. Справа от входа стоял ряд бутылок, кое-как заткнутых пробками.
Сам шаман, как и другие обитатели стойбища, ходил в мешковатых штанах из джинсовой ткани, тёплой клетчатой рубахе и брезентовой, выгоревшей до белизны, куртке. На ногах у него, как и у вновь прибывших, были кроссовки.
— Водки при вас, надеюсь, нет? Я им так и сказал, но ведь не поверили. Теперь будут вокруг чума крутиться, вынюхивать. Сюда не полезут, побоятся, — Бордусей уныло вздохнул. — Год плохой. Зверь к северу ушел, там уже земли не наши, Власовых. Зато на болотах птицы много, оттого мы здесь и расположились. Ну, рассказывайте…
Рассказывала Ольга. Скупо, почти без подробностей, про школу, но зато про Шатохина — во всех деталях. Бордусей слушал внимательно, но его мысли были закрыты как будто большой кучей перьев — такой у Ермолая возник образ. Что-то понять можно было, но лишь отрывками. Перья беспрерывно шевелились, смазывая картину. Такого интересного варианта защиты юноша ранее не встречал.
— И нас вертолётом забросили под Богучаны, и мы спокойно сюда пришли, — закончила она рассказ.
— Ну и ладно. Пойдём в чум, мать уже чай приготовила. Вещи оставьте здесь, достаньте только подарки.
И само стойбище, и привычки обитателей являли собой смесь эвенкийских и русских обычаев. Европейская одежда, инструменты, даже кухонная утварь — и традиционные занятия охотой, изготовление парадной одежды своими руками, выделка оленьих шкур, украшение нагрудников бисером. Под ногами бегали трое дошкольного возраста детей, немногочисленные взрослые делали свои дела неспешно, только мать Ольги суетилась, не
