Философия любви
Сатпрем
©InstitutdeRecherchesEvolutives, 2002
Издательство МИРРА
Перевод с французского В. Ширяк
Суджате, моей извечной возлюбленной
Философия любви
Каждое утро я пробуждаюсь философом. Я обозреваю мир и прошедшие века. Сегодня я проснулся философом Любви.
Любовь
Любовь к морю
Любовь к музыке
Любовь к красоте
Любовь к Матери
Божественная Любовь
Мне очень жаль людей, этих бедняг, кто они? Что любят?
Для любви был создан этот мир
И любовью он жив.
Это первый инстинкт жизни.
А потом... что?
Растение любит солнце, ищет солнце.
Маленькая зеленая водоросль обвивается вокруг камня, чтобы пить жизнь.
Все живое вокруг жаждет и ищет, и хочет получить свою добычу в любви или (кажется) в жестокости, ибо оно изголодалось по любви и хочет насытиться этой жизнью, такой трепещущей и пронизанной солнцем, которая пробивается из-под земли, чтобы обрести свой свет и свое дыхание любви. И это ищет и ищет повсюду, чтобы отыскать... Отыскать то, что не имеет ни имени, ни философии, но что дышит на ветру, трепещет на ветру, но что же там трепещет? Миллионы существ и созданий на протяжении тысячелетий ищут ту же самую Вещь, не имеющую имени, ищут с разной исступленностью, но упорно. Можно все облечь внешней логикой, этакой геологией, но под этим кроется что-то еще, оно толкает, и это
И тогда все было облечено суетными несуразностями, так и не давшими никому удовлетворения, а в результате - бренные человеческие создания, с еще большей жестокостью, божественностью, святостью или дьявольщиной, и такой неудовлетворенностью, что кажется, Земле самой хотелось бы уничтожить и свою цель и то, что пульсирует там, внутри. Этим созданиям только бы обладать и властвовать, или нападать на то, что у них не получается любить. Это любовь наизнанку. Это нечто, что может разрушить все.
И все равно, что-то продолжает пульсировать там, внутри.
И это будет продолжать пульсировать под другими небесами, пока не найдет удовлетворения.
А почему не сейчас?
Ибо то, что любит, это радость, которая любит радость.
Это музыка, которая любит свою ноту.
Это великое море, которое любит свою волну.
Это Мать миров, которая любит своих детей и желает их радости.
Итак, в это утро я очнулся от блаженного Небытия и, в то же мгновение, увидел эту марионетку, пытающуюся восстановить свою сеть, вновь связать воедино ниточки «жизни», эти миллионы воспоминаний, превращающие «меня» в некий вязкий клубок, бережно вытканную шелковистую паутину, чтобы поймать другую такую же букашку. Но в ту же самую ничтожную долю секунды я установил огромную Тишину, которая словно слоновьей ногой хотела бы раздавить эти миллионы схожих друг с другом ненужностей, само Небытие, казалось, выкрикивало Нет этой жизни. И тогда, внезапно, в этом Ничто, я услышал крики миллионов и миллиардов клеток оторопевшего тела:
Ты ЕСТЬ Здесь
Ты ЕСТЬ Здесь
Ты ЕСТЬ Здесь...
И этот крик повторялся, будто это была Жизнь самой жизни, ее биение, Дыхание ее тысячелетий и исчезнувших в них видов. Ты - ЗДЕСЬ... как первый восход солнца, перед которым падает ниц первое создание, еще не имеющее слов, чтобы выкрикнуть свое обожание и свою жажду того, что Есть здесь, его вечного воздуха, его дыхания.
В центре этих миллиардов клеток присутствовало нечто, что узнало и породило в своем первом Солнце свою ноту великого моря вечно звучащей музыки. Его первое волшебство под пологом звезд околдовало миллионы видов, исчезавших и появлявшихся, чтобы вновь обрести все ту же Любовь.
А что же наш преходящий вид, что любит он? Останемся ли мы навсегда этими безнадежными марионетками?
Но жажда остается, и в этом обещание будущего.
Со времени пришествия этого мыслящего вида нам хотелось утолить столько жажд: «Я мыслю, значит, я существую» и миллионы умов вздымались, чтобы уловить это «я», которое здесь, и столько ненасытных призраков хотели ухватить звезды и континенты, которые исчезали, но вновь появлялись вслед поступи завоевателей... завоевателей Ничто. Тогда они придумали и небеса, и Пап, и всевозможных Аллахов, чтобы властвовать и сжигать живьем, или резать, или обращать себе подобных в веру в единственного Бога - спасителя, который спасает лишь свой собственный банковский счет, и ничто не спасло этого древнего «я» о двух ногах, которое продолжает топтаться по тому же нечто, что было здесь с первых проблесков того солнца, с первых звуков той музыки безбрежного моря, которое любит свои волны и катит и катит их, снова и снова повествуя о радости. Быть может, дитя все понимало бы лучше, если бы не этот клейкий, затвердевший клубок, который уже заглотил множество божьих или не-божьих букашек и будет заглатывать еще и еще, вплоть до того дня, когда огромная Тишина захватит его и в этом внезапном Ничто раздастся чей-то крик.
