избавиться, чтобы остаться с Мередитом, – не потому, что предпочитает его общество обществу Мерри, но потому, что невозможно, просто совершенно невозможно оставаться втроем под одной крышей. По крайней мере – сейчас. Она, конечно, надеялась, что сумеет найти какой-то выход, что в последний миг придумает хоть какой-то modus vivendi.[18] Как случилось, что она не сумела предвосхитить подобный поворот событий? Конечно, это всецело ее вина. Она настолько увлеклась Мерри, что утратила чувство реальности. А теперь… Теперь она рисковала разбить Мерри сердце, нанести ей тяжелую душевную рану. Если бы она могла ей все объяснить…
Впрочем, почему бы и нет? Ведь у Мерри не только светлая голова, но и натура очень чувствительная. Мерри безусловно поймет, что Мелиссу загнали в угол. В самом деле, не могла же она лежать в одной постели с Мередитом, пока Мерри, чудесная Мерри, самая замечательная на свете Мерри одиноко мучается за стеной, хотя именно там, в спальне Мерри, должна была находиться Мелисса. Да, если она хочет жить в мире со своей совестью, то должна в этом признаться. И она решила признаться безоглядно, с радостью, надеясь, что Мерри поверит ей. Поскольку она совершенно искренна.
Однако между решением и самим признанием оказалась огромная разница. Каких только мук не претерпела Мелисса, прежде чем заставила себя завести этот разговор. Она боялась, что все испортит. С другой стороны, надеялась, что нужные слова сами собой завертятся на языке – любовь должна подсказать их. Мелиссе только и оставалось надеяться на это. Или безмолвно лежать в постели и следить за завораживающе быстрым бегом часовых стрелок. Утром вошла Колетт, застала ее спящей на кушетке, как бы случайно осторожно разбудила и сочувственно осведомилась, не желает ли госпожа поспать в постели. И Мелисса перешла в спальню, в свою собственную спальню, на цыпочках, словно взломщик, и заползла в одну из просторных двуспальных кроватей. Прежде ни она, ни Мередит не пользовались второй кроватью. Теперь же она впервые легла отдельно от него.
Мелисса забылась сном и проснулась только после полудня, когда Колетт принесла в спальню чашку ароматного дымящегося кофе – смеси двух ее любимых сортов. Мелисса выпила полчашечки и, поблагодарив Колетт, велела передать мистеру Хаусману, что госпоже все еще не здоровится и она хочет поспать еще немного. Мелисса понимала, что это всего лишь отсрочка, но чтобы подумать, она крайне нуждалась в отсрочке.
И вот, пролежав в постели еще час и тщательно все взвесив (у нее даже голова разболелась от этих мыслей), Мелисса приняла единственное решение – только так она никому не причинит боли – ни Мередиту, ни Мерри, ни даже себе самой. Итак, она скажет Мерри всю правду. Как есть на самом деле. Она позвала Колетт, которая принесла еще чашечку кофе, и спросила, здесь ли еще мистер Хаусман.
– Нет, мадам. Он уже уехал. И не сказал куда.
– А Мерри?
– Она здесь.
Возможно, так торопиться и не следовало, но другого столь удобного случая могло уже и не подвернуться. А чем больше думать об этом, тем труднее показалась бы задача.
– Пожалуйста, попроси ее зайти ко мне.
– Да, мадам.
Колетт отправилась за Мерри.
– Тебе уже лучше? – спросила Мерри прямо с порога, даже не успев зайти в комнату.
– Да, – сказала Мелисса. – Или даже нет. Не лучше, а прекрасно. Совершенно замечательно. На самом деле у меня вчера ровным счетом ничего не болело.
– Как же так? А мне показалось…
– Чувствовала я себя совершенно нормально. Просто я не могла… Как бы тебе это объяснить? Словом, я не могла должным образом встретиться с твоим отцом в твоем присутствии. Пока ты здесь. Я хочу сказать, что когда ты здесь, то со мной только ты. Больше ни о ком я и думать не могу. Поэтому я притворилась, что заболела. Но это, конечно же, нечестно. По отношению к твоему отцу или к тебе. К тому же…
– Я понимаю.
– Правда? Какая ты умница!
– Ты хочешь, чтобы я уехала?
– Да. Но я хочу, чтобы ты и в самом деле все поняла. Я вовсе не хочу, чтобы ты уезжала, но ты должна уехать, и вынуждена на этом настаивать, потому что я люблю тебя.
– Я знаю.
– А ты меня любишь?
– Думаю, что да. Наверно. Конечно. Я… Его я тоже люблю. Ведь он мой отец.
– Конечно.
– Так что я поеду.
– Будут и другие уик-энды… – начала Мелисса, но Мерри не дала ей договорить.
– Таких, как тот, уже не будет.
– Ну, что ты? Непременно будут. Твой отец много разъезжает. Да и я могу навещать тебя.
– Нет, пожалуйста, не надо. Прошу тебя.
– О, Мерри, Мерри, – простонала Мелисса.
Позже она уже не могла вспомнить, как все это случилось: она ли протянула руки к Мерри или Мерри потянулась к ней первая. Или же они обе сразу упали друг к другу в объятия. Она просто не помнила. А ведь если бы она не протянула руки к Мерри или если бы Мерри не наклонилась к ней, все было бы в порядке и ничего бы не случилось. Ровным счетом ничего!
Тогда же они сами не заметили, как объятия переросли в поцелуи, и они долгое время лежали и целовались. Страстно и нежно. Так что Мелисса потеряла ощущение времени. И потом это случилось. То ли Мерри не закрыла дверь, то ли закрыла, а он отворил – как бы то ни было, но когда Мелисса открыла глаза, в проеме двери стоял Мередит и смотрел на них.
– Мы прощались, – сказала Мелисса, как только заметила, что они уже не одни.
– Вот как?
– Мерри решила вернуться в школу. Она хочет провести воскресенье в школе.
– Да?
– Верно, Мерри?
– Да.
– Хорошо, тогда собирайся.
– Я вспомнила, что в понедельник у нас контрольная, а я не захватила с собой учебники. Так что я должна вернуться.
– Хорошо.
Мерри выпорхнула из спальни и пошла собираться. Мередит вошел, притворив за собой дверь, и спросил:
– Что здесь происходит, черт побери?
– Ничего, милый. А в чем дело?
– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Что вы вытворяли тут с Мерри?
– Она возвращается в школу. Только и всего.
– Возвращается в школу? Так внезапно?
– У нее контрольная…
– Какая, к чертям, контрольная? – Послушай, на что ты намекаешь?
– Ты прекрасно понимаешь, на что я намекаю. Меня мутит от этого. И куда сильнее, чем тебя вчера вечером. Хотя ты, наверное, притворялась. Господи, и где только мои глаза были!
