оставив женщинам изрядное наследство.
Не останавливаясь в городке, машина миновала каньон и покатила в горы, на старое ранчо, где жили сейчас женщины.
– Это ранчо основал еще твой прапрадед. Землю ему выделили бесплатно по закону о переселенцах. Его тоже звали Эймос Хаусман.
– Тоже?
– Как и твоего отца. Ты разве не знаешь, что твоего отца зовут Эймос, малышка?
– Нет, – промолвила Мерри. – Не знаю.
– Вот, теперь знаешь, – сказала Эллен.
– Да, – добавила укутанная в одеяло старушка. Мерри кивнула и улыбнулась.
Свернув с дороги, машина въехала в каменные ворота и вползла по крутой подъездной аллее к дому. Дом смотрелся как новенький – должно быть, был недавно отремонтирован. Было очевидно, что денег на него не жалели. Новехонькая кухня, современная сантехника. Гостиная, судя по всему, мало изменилась с прежних времен: огромный каменный камин тянулся во всю стену. Из окна открывался изумительный вид на отдаленные горы с вздымающимся посередине высоченным пиком.
Мерри провела на ранчо десять дней. Беседовали они мало – ведь не так уж много общего было у нее с этими двумя женщинами, – однако дышалось Мерри легко и умиротворенно. Словно незримые узы связывали ее с этим домом, с двумя старыми женщинами. Мерри не могла, да и не пыталась это объяснить – ведь она ровным счетом ничего не знала об их жизни, не слыхала ни об Эймосе Хаусмане, ни о незнакомце, который, приехав в Спун-Гэп, зачал Сэма в чреве Марты, а потом сам пал от руки Эймоса. Не знала она и о тяготах жизни Эллен, приученной своим суровым мужем жить по-спартански. Все это кануло в Лету. Обе женщины немало вынесли и настрадались от своих мужей, но обе пережили их. А в Мерри они увидели свое прежнее воплощение – снова юное, снова прекрасное, и снова – увы – такое беззащитное и уязвимое. Поэтому обе отнеслись к Мерри с уважением и нежностью, а Мерри, сама того не сознавая, платила им теплотой и искренней привязанностью.
Однажды вечером все сидели в гостиной перед уютно потрескивающим камином. Мерри рассеянно листала какой-то журнал, Эллен вышивала по квадратикам, а Марта подбрасывала в огонь поленья. Внезапно Эллен, оторвавшись от вышивания, спросила, не хочет ли Мерри сходить на следующее утро к Хопгудам.
– Фрэнсис ожидает, – пояснила она.
– Ожидает нас?
– И нас тоже, но вообще-то она ждет ребенка. Уже шестого.
Эллен добавила, что Билл Хопгуд, возможно, примет роды сам. Фрэнсис должна уже вот- вот родить, а здесь порой случается так, что рано выпавший снег может завалить все дороги даже в сентябре.
– А почему не отвезти ее в больницу? – удивилась Мерри.
– Чтобы Билл остался один с пятью ребятишками? Нет, Фрэнсис этого никогда не допустит. К тому же до больницы отсюда восемьдесят пять миль. Им туда и не поспеть вовремя.
– Почему?
– Это ведь уже шестой ребенок. После первых схваток и оглянуться не успеешь, как начнутся роды. Нет, рисковать нельзя.
Мерри поразило, с каким спокойствием и даже безмятежностью Эллен рассказывала о местных обычаях, сохранившихся в неизменном виде, должно быть, с древних времен.
– А зачем вы собираетесь к ним ехать?
– Я прихвачу с собой аптечку из городской больницы. Стерильные ножницы, бинты, пластырь и все остальное, что может понадобиться Биллу. И еще руководство по акушерству. Хотя оно ему вряд ли потребуется. В конце концов, у овец или кобыл роды протекают так же.
– А как прошли последние роды? Когда родился пятый ребенок?
– Это было прошлым летом. Дороги были свободны. Тогда приезжал врач.
– Понятно.
– Так поедешь со мной?
– Да.
Больше Эллен ничего не сказала, но Мерри поняла, что бабушка приглашает ее с собой вовсе не из опасения, что Мерри заскучает на ранчо, а из желания показать девочке, как живут здесь люди. И Мерри с нетерпением ждала утра.
Выехали они сразу после завтрака. Извилистая дорога петляла между вершинами, иногда спускалась в долины и довольно часто пересекала быстрые горные речки. Вокруг горбатились горы, внушая Мерри почти священный трепет и вместе с тем создавая ощущение удивительной чистоты и свежести.
Ранчо Хопгудов раскинулось в живописной зеленой долине, окаймленной двумя горными грядами, Главная усадьба, амбар, курятник и хозяйственные постройки выглядели совершенно запущенными. Дом давно не красили, и стены облупились, хотя внутри было довольно чисто и опрятно. В кухне чадила нефтяная печка, а старшие Хопгуды – детей нигде видно не было – сидели за кухонным столом, попивая кофе, который наливали из большого эмалированного кофейника. Эллен отдала аптечку и книгу. Хопгуды поблагодарили за приезд, а Эллен сказала, что это пустяки и что она давно ждала удобного случая, чтобы показать Мерри местные красоты.
– Вам, верно, деревенская жизнь в новинку? – полюбопытствовал мистер Хопгуд.
– Да, я выросла в городе, – ответила Мерри. И тут же добавила: – К сожалению.
– У меня ноги гудят от этого асфальта, – проворчал мистер Хопгуд. – А кому-то, верно; это по душе.
Они посидели за столом еще немного, а потом мистер Хопгуд встал.
– Посидите и поболтайте с Фрэнсис, – предложил он. – А я пойду взгляну на свою кобылу. Она жеребится в загоне.
– Жеребится? – Глаза Мерри округлились.
– Да. Хочешь посмотреть? Вы позволите, миссис Хаусман? Я имею в виду – можно ей сходить со мной в загон?
– А можно я пойду с вами?
– Конечно.
Хопгуд, тяжело ступая, зашагал к загону. Эллен и Мерри жались рядышком. Они зашли в загон следом за Хопгудом, но подходить близко не стали, опасаясь потревожить кобылу. Кобыла лежала на земле, и Мерри, даже держась на расстоянии футов в двадцать от нее, слышала громкое прерывистое дыхание животного. Время от Бремени кобыла судорожно вздрагивала.
– Придется еще немного подождать, – сказал Хопгуд, словно извиняясь за причиненное неудобство.
– Мы пока посидим и поговорим с Фрэнсис, – предложила Эллен, – а потом придем.
– Хорошо.
Они вернулись на кухню и посидели часок с Фрэнсис. Потом Эллен извинилась и сказала, что им уже пора. В машине она объяснила, что не хотела задерживаться поскольку Хопгудам пришлось бы кормить их обедом, а это неловко. Мерри вслух посетовала, что не увидела, как жеребится кобыла.
– Да, на это, конечно, стоило бы посмотреть, – заметила Эллен.
Накануне отъезда Мерри Эллен свозила ее к Хопгудам. Фрэнсис еще не родила, а вот
