сигаретном дыму. Как правило, разглядеть конкретные черты не успеваем – кружева дыма рассеиваются в моросящем дожде. У нас с ней нет табачной зависимости – можем не курить неделями, месяцами. Но осенью без сигарет как-то неуютно, будто лишаешься какой-то защитной оболочки. Осень – это пора, когда одинокие люди согревают замерзшие сердца дымом сигарет. Слава Аллаху, мы с Зейнеп пережили одиночество. Обрели друг друга после долгого путешествия навстречу друг другу...
Я курю и вспоминаю осени минувших лет, когда еще не был знаком с ней. Как-то в бесцельной прогулке по промокшему городу забрел в книжный. В центре магазина наткнулся на стенд с рекламой «Одиночества в сети» Вишневского. Новинка сезона. Для меня тогда слово «одиночество», само это чувство были безумно актуальны. Двинулся в сторону полок. Отыскал роман польского прозаика. Пролистал. Подумал, что одиночество начинается далеко за пределами сети и... не стал покупать. Не из-за того, что книга мне не понравилась. Просто в тот миг мой ленивый ангел-хранитель неожиданно взмахнул крылышками, подлетел к моему уху, прошептал: «Это твоя последняя осень в одиночестве... Скоро – любовь». Книга моего одиночества близилась к завершению. Не важно, что медленно. Главное, тяжелому периоду был обещан конец...
С тех пор утекли кубометры воды, разбросаны сотни камней, похоронены тысячи переживаний. Я отыскал половинку своей души – чувственную девушку с волнистыми волосами. Отыскал ее в стране чудес, где порывы перерастают в поступки, а «трехлетняя» теория Бегбедера разбивается вдребезги. С тех пор так и не прочел Вишневского. Часто вижу «Одиночество в сети» в книжных Стамбула. Прохожу мимо с мыслью: «Как-нибудь в другое время или в другой жизни...» Дело не в Вишневском. Дело, во мне. Точнее, в обретенном мною счастье...
Обращаюсь к Богу тогда, когда мне хорошо, а не плохо. Когда душу поглощает грусть, стараюсь своими силами преодолеть сложности. Не зову на помощь, как раньше, не срываюсь на окружающих. Отважно жду отступления боли. Грусть не может быть бесконечна. В молодости она похожа на легкую простуду, с возрастом больше напоминает мигрень. Грусть, как вирус гриппа, пока не проявится в полной мере, не покинет организм... Когда плескаюсь в счастье, всегда вспоминаю о Боге. Не загружаю Его высокопарными речами, мол, спасибо за кров, мир, хлеб насущный. По-детски поднимаю голову к небу, подмигиваю Ему правым глазом. Он понимает. Подмигивает в ответ. Мой Бог – не тот, кто царствует в небесных просторах, восседая на мягком троне из пушистых облаков. Мой Бог – тот, кто живет во мне. А на небе всего лишь место Его работы. «Лучший офис и не придумаешь. Вокруг облака, под ногами ковер из голубой мякоти, хрустальный воздух. Игривые ангелы – верные помощники – окружают меня. Вот в такой обстановке работаю. Правда, не успеваю рассматривать обращения людей в желаемые ими сроки. Но в обязательном порядке знакомлюсь со всем поступающими заявками. 99 процентов из них претворяю в реальность. Рано или поздно...» Всевышний сетует на отсутствие терпения у основной части человечества. «Неужели не понимают того, что Бог не успевает быстро осуществлять все мечты?! Вас много, я – один. У каждого наступит свой звездный час. Передай всем, кому сможешь...»
Беседуем с Богом в маленькой кофейне. Он заказывает крепкий турецкий кофе, я – папатия чайы[44]. Он курит сигары, я – сигареты. Говорим о чем угодно. Между нами есть одна договоренность – не имею права о чем-либо просить Его во время приватных встреч. «Обращайся ко мне так же, как и все. Посредством души...» Иногда я все же беру на себя смелость и озвучиваю просьбы. «Избавь людей от боли, преврати темную грусть в светлую, исцели больных от болезней и... сделай так, чтобы на земле не было бездомных собак, кошек. Пусть для каждого найдется любящая семья. Неужели это трудно? Я ведь даже не прошу о вечной жизни...» Бог хмурится. «Злоупотребляешь нашей дружбой... Однако мне нравится, что ты просишь для всех, а не для себя... Ничего не могу обещать... Запомни, многое зависит от самих людей». Он внезапно вспоминает о каком-то неотложном деле. Встает из-за стола, спешит к выходу. Иду за ним. Бог останавливается на пороге кафешки. Обнимаемся. Он благоухает весной, а Его густая седая борода пахнет табаком и цветами абрикосового дерева. «Ладно, мой милый друг... До встречи... Не забывай обо мне... И главное – не забывай верить...» Киваю в ответ. Провожаю, и в голове вертится забавная мысль: оказывается, Бог похож на Санта-Клауса...
Зажмуриваюсь. Через пару секунд открываю глаза, оглядываюсь вокруг. Надо же, я не в кафешке, а на диване у себя в гостиной. Странно. Это было сном или реальностью? Распахиваю балконную дверь. Смотрю в небо. Сквозь облака вижу Его, подмигивающего. Как всегда, подмигиваю в ответ. Надо верить...
12
...Якамоз подсказывает одиноким людям верный путь любви. Направляет, стоит его лишь раз увидеть...
Осенью воспоминания поднимаются на поверхность разума. Мысленным кинопроектором просматриваешь кадры из прошлого. Далеко не приятный фильм, а зачастую и болезненный. Есть в этом и хорошее: окинув взглядом прошлое, иначе смотришь в будущее. Рассеиваются напрасные иллюзии, укрепляется душевный иммунитет. Некая переоценка ценностей... Осень – единственное время года, которое учит. Излечиваться от прошлого, не складывать горестно руки, искать любовь и ждать. Осень наделена даром исцеления...
Полупустая кафешка на берегу Босфора. На часах 21:40. Сидим под открытым небом, усыпанным бриллиантовыми звездами. Между ними величественно расположилась луна. Царица ночного Стамбула мерцает в зеркальной глади Босфора, прокладывает фосфоресцирующую дорожку в темных водах пролива. Турки назвали отражение луны на водной глади потрясающим словом. В 2007 году оно победило на международном конкурсе на самое красивое слово в мире. Yakamoz. «Якамоз подсказывает одиноким людям верный путь любви. Направляет, стоит его лишь раз увидеть». Прабабушка Пярзад права, я испытал на себе...
Температура воздуха +14. Прохладный ветерок с пока еще ласковыми нотками пойраза[45] обдувает лицо, разогревает щеки. Закутались с Зейнеп в наши апельсиновые пуховые куртки. Пьем горячий чай в бардаках[46], наслаждаемся дивным якамозом. Вспоминаем осень двухлетней давности. Тогда только узнавали друг друга. Помню, как прогуливались по набережной, рассказывали друг другу о пережитом до нашей встречи. На некоторых эпизодах собственных повествований я с трудом сдерживал слезы. Мужчина не имеет права плакать. Зейнеп убедила меня в обратном. «Эй, почему ты прячешь слезы? Мужчина не должен показывать слез своих поражений, но если он плачет от любви к людям, потерянным во времени, в этом нет ничего страшного. С такими слезами вытекает тоска. Их нельзя сдерживать, иначе с прошлым не смиришься...» После этих слов разрыдался с каким-то детским отчаяньем. Позволил себе выплакать боль минувшего времени. Она шла рядом, держала за руку. И я ощущал тепло обретенной половинки. В это мгновение дал себе слово: «Отныне я больше никогда не буду плакать». Мужчины порою дают себе и такие обещания...
Доверяю даже ее ошибкам. Доверяю сквозь проливной дождь ревности. Глупые любвипатологи утверждают, что доверие не может быть синонимом ревности, какими бы искренними не являлись отношения влюбленных. Посмеиваюсь над беспочвенной категоричностью «специалистов». Они ошибочно выдают свои измышления за реальную жизнь. По сути, ревность умещается в доверие. Ревность в букете настоящей любви – это не подозрения мужчины-собственника. Ревность, к примеру, в моем случае – это страх потерять обретенное. Плюс недоверие к восточным мужчинам-ловеласам, способным соблазнить понравившуюся женщину вопреки ее стойкости...
