Работа… Эта странная жизнь, напоминавшая «американские горки». Когда-то она с удовольствием ходила на работу – Марина преподавала английский язык в техническом вузе, – потом, когда муж стал зарабатывать достаточно, чтобы она могла себе позволить сидеть дома, Марина уволилась. Поначалу ей даже было скучно: все-таки в институте было какое-то подобие активной жизни – сплетни, склоки, дрязги…
Но прошел год или два, и она сама не заметила, как отвыкла от повседневной суеты. Одну суету сменила другая: она возила сына на машине в престижную школу в центре, на корты, где он усиленно занимался с личным тренером (и подавал большие надежды… как хотелось думать Марине), готовила еду, ждала мужа…
Мужа… Он исчез из ее жизни так неожиданно, словно… умер.
«Тьфу ты, Господи, что я такое говорю?» Нет, конечно, она не желала ему смерти… Ну, может быть, каких-нибудь мелких неприятностей – это да («он это заслужил»), но не смерти. Он исчез, и жизнь ее снова круто изменилась. Теперь, к сожалению, в худшую сторону.
И ведь с тех пор прошло уже три года. Да, почти три, но она так и НЕ СМОГЛА ПРИВЫК– НУТЬ к этой перемене. Не зря говорят, что к хорошему быстро привыкаешь, правоту этой пословицы Марина узнала на собственном опыте, но теперь она знала ее продолжение: «А к плохому привыкнуть очень трудно». Нет, наверное, в конце концов можно, но это слишком болезненно.
На работу ее, конечно, взяли, но что толку? Раньше она никогда не оставляла в магазине сумму, меньшую, чем ее нынешняя зарплата, и первый год все время путалась, глядя на ценники: «много это или мало?». Этот вопрос по сути своей значил: может ли она ТЕПЕРЬ себе это позволить или нет? Да или нет?
Почти всегда выходило, что нет. А это означало, что надо разрабатывать новые маршруты (или вспоминать почти забытые), обходить стороной дорогие магазины и даже не приближаться к ним – во избежание соблазнов. Да и соблазнов-то уже не было, остались только живучие стереотипы. Занятия теннисом – а как же? Поездка к морю не реже трех раз в год – обязательно! Качественная дорогая одежда – само собой!
Конечно, ремонт она сделала очень косметический. Одно слово, что ремонт. Не такой бы она хотела. Зато старую квартиру на Соколе удалось продать дороже, чем думала: цены на жилье в Москве продолжали неуклонно расти. С этим вроде бы ей повезло… И все же…
Она пробовала найти работу получше, каким-нибудь переводчиком-референтом, но в нескольких фирмах ее сразу предупредили, что рабочий день будет ненормированный, а в одной сытый босс, довольно оглядев ее с ног до головы (начал именно с ног), спросил: «Вы готовы к длительным командировкам? Гостиница, соседние номера, ужин при свечах, задушевные разговоры?…»
Он мог бы перечислять еще долго, подбираясь к основной мысли, но Марина остановила его сразу после «задушевных разговоров». «Нет, я так не думаю», – и тоже оглядела его с ног до головы, задержавшись на большом колышущемся животе. Наверное, выражение ее лица говорило, что она никогда не любила толстых мужчин, и вообще удивляется, как ему удается отыскивать в туалете свое хозяйство без помощи зеркала… Она вогнала мужика в краску, но…
«И он тоже это заслужил. Все они заслуживают… Точнее, ничего ОНИ не заслуживают!»
Потом она стала заниматься репетиторством. Удивительно, но при таком обилии преподавателей английского языка спрос на ее услуги оказался неожиданно высоким.
Может, дело было в ее суховатой – английской, как казалось родителям неразумных чад, – внешности? «Ничего странного, конечно же, я выгляжу как истая леди с берегов туманного Альбиона, – иронизировала она. – Разве может быть по-другому? Ведь я выросла в щелковской хрущовке». Впрочем, английские леди сами частенько выглядели как обитательницы щелковских хрущоб, так стоит ли удивляться невинным и непредсказуемым шуткам природы?
Ее почасовая оплата постепенно выросла до двадцати долларов, а это совсем не мало. В институте она стала брать все меньше и меньше часов, а потом и совсем ушла оттуда – во второй и скорее всего в последний раз. Но только теперь она уже не жалела.
Пожалуй, единственной вещью, доставшейся ей в наследство от прежней жизни, была машина. Конечно, в Башне вишневая «десятка»
выглядела нелепым анахронизмом, но Марина не торопилась ее менять. Машину купил Владимир, когда его дела с картошкой только-только пошли в гору. И не то чтобы она хотела сохранить память о муже. Нет, скорее не хотела ее выбрасывать и менять на что-то другое.
Настоящая страда (Марина говорила – «жатва») начиналась летом, перед вступительными экзаменами. У нее были блестящие рекомендации, и родители будущих дипломатов, переводчиков, бизнесменов и так далее развязывали тугие кошельки, наперебой зазывая ее к своим отпрыскам. «Приходи к нам, тетя– teacher, нашу детку обучать!»
«Без проблем, готовьте бабки!» – думала она. За последние три года она стала немного циничной. Английской леди маленькая толика цинизма только на пользу.
Июнь и июль – самые жаркие денечки, зато август свободен. В августе они с сыном обязательно ездили на море. Пусть не три, а один раз в год, но обязательно. И все равно, несмотря на занятость в июне и июле, она старалась хотя бы раз в неделю забрать сына к себе и провести с ним целый день…
«Который я позорно провалялась в кровати!..»
С утра они ездили на картодром, получили заряд бодрости и адреналина (Марина, как могла, пыталась восполнить недостающий пробел в воспитании сына, придумывала всяческие «мужские» развлечения и сама с охотой в них участвовала), потом вернулись домой. Валерик сел за компьютер – сражаться с силами зла в новой «страшилке», а она, уставшая за неделю – перед вступительными экзаменами приходилось заниматься до поздней ночи, – прилегла поспать. Как она думала, на полчаса. Ну может быть, на час. Во всяком случае, она рассчитывала встать задолго до того, как сын разделается со всеми злобными монстрами. И не смогла.
– Мам! Просыпайся. Пойдем за мороженым.
Она поймала себя на мысли, что, живи они в старой квартире на Соколе, она бы отпустила сына одного, не задумываясь. Но здесь, в Башне… Башня выглядела так, словно была подготовлена к длительной осаде, и это волей-неволей наводило на мысль о враждебности окружающего мира. С некоторых пор Марина ощущала беспокойство везде, где бы ни находилась, везде, кроме Башни, которая казалась такой неприступной… и надежной.
«Спросите любую одинокую женщину, чего она хочет больше всего, и она ответит – надежности», – думала Марина. И Башня словно понимала ее – она дарила ей это ощущение.
Башня была искренней: она дарила ощущение надежности и требовала взамен плату за кондоминиум; сначала сумма казалась Марине непомерно большой, но со временем она научилась справляться с аппетитами Башни.
А мужчины… Возможно, среди них и были такие, которые обладали теми же качествами, что и ее замечательная Башня, но если бы у них тоже был фиксированный кондоминиум…
Нет, к мужчинам (как к некоей абстрактной общности волосатых вонючих существ, наделенных природой анатомическими излишествами) Марина относилась резко отрицательно. Впрочем, она готова была быть справедливой к какому-то конкретному человеку при условии…
