– Да, пап, все в порядке. Как ты? – спросил я, хотя совершенно не понимал смысл этого вопроса.
– Ничего, – сказал он.
Я почувствовал, что он уже заметно набрался, но винить его за это я не мог. Может быть, где-то там далеко и было какое-то щемящее чувство, но очень далеко. Да и как можно винить человека за это? Можно ли вообще человека винить за что-либо в его жизни? А главное, нужно ли?
А потом я услышал, как по его щекам потекли слезы. Да, именно услышал, не знаю, как это объяснить, но это так.
– Бать, может, ты все-таки у нас… М-м-м… У меня пока поживешь, а? – спросил я. – Чего тебе там одному?
– Нет, Илюх…
Я знал, что он именно это и скажет.
– …У вас и без меня забот хватает. Не нужно. Ты давай лучше с Таней помирись. У вас дочь, Илья, нужно помириться.
– Пап, давай сейчас не будем об этом, – сказал я. – Сейчас не до этого…
– А до чего сейчас? – перебил отец. – Сын, у тебя семья…
– Батя! – Я повысил голос. – Ты тоже моя семья!
– Давно я не слышал от тебя этого. Ну как знаешь… – прошептал отец. – Пойду я, сын, посижу – устал я очень, Илюшка. Позвони завтра, ладно? А лучше заезжай – к матери вместе съездим, вдвоем, без никого.
– Конечно, позвоню, – сказал я. – А ты, бать, лучше ложись уже отдыхать. Давай, спокойной ночи, до завтра.
– До завтра, сын.
Я положил трубку. Мне было больно от его «Давно не слышал…», но не от самих слов. Просто это было правдой.
– Ну как, дружище, лучше стало? – начал диалог новый голос.
– О чем это ты? – поинтересовался я.
Господи, я точно схожу с ума.
– Да так… Ни о чем… – продолжил он. – Просто ты все время твердил самому себе, здесь, в своей голове, что тебе ужасно плохо живется. Что ты потерял какой-то там смысл жизни или понял, что его просто нет…
– Я так думал?
– А как? – не унимался новичок. – У тебя же депрессия? Одна сплошная депрессия. Работа пошла – депрессия. Отдыхать на юга поехали – депрессия. Новый год – и ты снова не в себе. Да что там говорить, даже когда жена сообщила тебе, что беременна и что через каких-то там шесть-семь месяцев ты станешь отцом, ты и то умудрился заикнуться о какой-то там депрессии. Так что давай продолжай в том же духе. Очень хочется посмотреть, чем же все это кончится…
– Кончится? – испугался я. – Что значит «кончится»?
– А вот это-то мы и посмотрим. Все, бывай.
Чик. И все выключилось. Господи, что же за мозги у меня? Кто и когда мне успел сменить парочку транзисторов? А? Прошу, услышь меня, Господи!
– Ты стал верующим? – вновь донеслось откуда-то издалека.
– Что? – сказал я вслух и вздрогнул.
Я точно схожу с ума. Точно.
Я схватил сигареты и выскочил из кабинета.
Когда я проходил мимо столика с телефоном-автоответчиком, мне вновь подмигнули маленьким красным огоньком. Два сообщения.
Давай послушаем. Интересно, кому я понадобился?
– Илюха! – вновь донеслось снизу.
Я уже сделал несколько шагов в сторону лестницы, как вдруг решил вернуться. Зачем оставлять незаконченные дела? Все должно быть предельно ясно. Сейчас послушаю, а потом выброшу его к чертовой матери.
– Сейчас, Сань, уже иду. Автоответчик проверю и иду! – крикнул я в темноту.
– Давай быстрее. Я накрыл уже все.
– Ага. Сейчас.
Я повернулся к автоответчику и нажал на кнопку прослушивания сообщений. После звукового сигнала я услышал:
– Илюша, здравствуй, сыночек…
Мама! Господи! Как это… Господи! Мама, тебя уже нет, а я слышу тебя… И твой голос такой же, как и раньше. И говоришь ты как раньше. Как всегда. Как мама. Моя мама. Мне так хочется сейчас снять трубку и закричать, что все в порядке, что я дома, а автоответчик сработал, просто потому что я долго шел до телефона. Я взглянул на табло – запись практически недельной давности. Это одновременно так недавно, но в то же время уже и так давно. Словно справляешь Новый год… Сейчас ты в этом году, а через секунду уже в другом, следующем. Всего секунда, а ты уже в новом году, десятилетии, веке или вообще в новом тысячелетии. Тысячелетие. Целое тысячелетие. И тебе все звонят и кричат: «До встречи через год!» А через пять минут, высосав бокал шампанского и с набитым оливье ртом, звонят снова: «Ну как ты – целый год ведь не виделись?!» И ты смеешься, радуешься, ешь, пьешь… Все замечательно.
Маму я не видел около двух месяцев. И теперь больше уже не увижу.
– А что ты хотел, дружище?
Проклятие! Это уже мой собственный голос. Не новый, а мой самый что ни на есть голос!
Он продолжал.:
– Тебе и так была предоставлена целая куча возможностей. Хотя… Ой, извини, я забыл… У тебя же эта… ну как ее… М-м-м… Дай Бог памяти… Ах да – депрессия… У тебя же депрессия… Страх жизни. Страх смерти. Мучаешься, короче. Это да… Это, конечно, все объясняет. Жизнь потеряла смысл, а потому ничего тебе в этой жизни не надо, так? Ну а что ж ты тогда ручками-то размахался? Ты в течение нескольких лет сам, заметь, добровольно отказывался от всего этого, а теперь стоишь сопли глотаешь. Что, забыл, что ли? Ну так вспоминай! Но… Но я же болел? Я и сейчас еще болею. Да? Кто тебе это сказал? Кто? Ты был у миллиона врачей… Хоть один, я не говорю о половине, не говорю даже о каких-то там процентных соотношениях… Хоть один, всего один из них, сказал тебе, что ты болен? Нет, но… Что «но»? Но я… Возможно, что они просто не могут найти или попросту не знают моей болезни. Может же быть такое? Ведь в мире много болезней, которые еще не знают, как лечить, и даже не знают точно причин, которые их вызывают… Тот же рак, например. Ой, да хорош тебе! Скажи мне тогда только одну вещь… Если у тебя какое-то заболевание или еще что-то не в порядке, почему ты еще живой, а? Почему болезнь не прогрессирует, а наоборот? Ответь мне, почему? Или у тебя такой неизвестный доселе инкубационный период, с минимумом, пока с минимумом, симптомов?
Из глубокой канавы, созданной в результате продолжительного и достаточно профессионального самокопания, меня вырвал новый звуковой сигнал. Я уже хотел было выключить этот никчемный пластмассовый ящик, но…
– Илья, здравствуй…
Так, Татьяна. Час от часу не легче. Ну давай, послушаем, что ты скажешь. Кем я там еще не был? Или соизволила предложить подписать мировую, а?
