в магазине, в кабинете врача, — где угодно, но…
Какая-то деталь крутилась в голове. Деталь, еще раз подчеркивающая сходство между девушками.
— Кретин! — Рюмин хлопнул ладонью по баранке. — Да вот же оно! Все здесь, под рукой! Пропавшие компьютеры!
Здание управления было рядом, в десяти шагах, но возвращаться туда он не хотел. Капитан включил первую передачу, резко бросил сцепление и утопил акселератор. «Восьмерка» взвизгнула шинами и ловко вклинилась в основной поток, медленно ползущий по Петровке.
Рюмин включил дальний свет, аварийную сигнализацию и помчался по встречной. Со всех сторон слышался возмущенный рев клаксонов, но капитан не обращал на них внимания.
Сорок восемь часов — небольшой срок. Ничтожный. Нельзя расходовать время впустую.
Рюмин залезал на тротуары, ехал по газонам, совался в любые подворотни и щели, выгадывая драгоценные метры и секунды.
Через полчаса он вошел в свой «пентхаус» и, не разуваясь, бросился к компьютеру. След. Азарт. Погоня. Тугие волны адреналина. Самое ценное, что давала ему профессия. И разве можно было так глупо с ней расстаться?
30
Никогда еще дорога домой не казалась Анне такой долгой. Она видела и понимала: Северцев чувствует то же самое. Они то напряженно молчали, то начинали вдруг оживленно беседовать — ни о чем, но очень страстно. На пределе возможного. Главное заключалось не в словах, а в этих вот самых эмоциях, рвущихся наружу и не находящих правильного выхода.
Жгучее желание быть вместе — это не высказывалось и не обсуждалось. Никакая одежда и полуметровое расстояние между сиденьями не могли ослабить этот жар. Но к нему постоянно примешивалось другое. Робость. Неуверенность. Боязнь, что все получится не так, как они мечтают.
Она не могла поверить, что все это происходит наяву. Бросаться в первый нее день знакомства в постель? К незнакомому, в сущности, мужчине? Так мог поступить кто угодно, но только не благовоспитанная и рассудительная «госпожа Вяземская». Подобное поведение, считала Анна, пристало какой-нибудь простушке… Но она? Неужели она на такое способна?!
Тело само давало ответ — да, способна. Тело изнывало от сладостной тоски, которой пока никто не придумал названия, от тоски, мягко пульсировавшей где-то в сердце. А потом — внизу живота. И снова — в сердце. И снова…
Прошло еще несколько минут, и Вяземская перестала удивляться. Гораздо больше занимал вопрос: как она до сих пор ухитряется вести машину? Руки плясали на руле, и «Лансер» нервно рыскал из стороны в сторону. А она была вынуждена зачем-то щелкать «поворотниками», хотя пальцам хотелось сжимать вовсе не этот дурацкий рычажок, а совсем другое.
Она украдкой посмотрела на Александра, скользнула быстрым взглядом по его бедрам и тут же отвела глаза, притворившись, что не заметила явных признаков его возбуждения. Это их еще больше сблизило, сделало похожими на двух злоумышленников, участвующих в заговоре, и тайну (далее если она ее без труда раскусила) надо было хранить до конца.
Вяземская бросила машину перед подъездом и долго не могла попасть пальцем на кнопку брелока, чтобы поставить автомобиль на охрану.
Губы между тем, горячие, налившиеся кровью и оттого — непослушные, — произносили всякий вздор.
— Кофе я вам не предлагаю потому что у меня его нет можно конечно сходить тут недалеко магазин но до него долго идти…
Они почему-то боялись взяться за руки. Самой надежной и неразрывной связью служили взгляды, сцепившиеся и растворившиеся в блеске расширенных зрачков.
— Я и не хочу кофе потому что я его не люблю а если захочу то обязательно схожу ВЫ НЕ ВОЛНУЙТЕСЬ!
Легко сказать. Она не могла не волноваться. Но при всем при том — это волнение было самым прекрасным, что с ней происходило за последние… Два? Три? Пять? Десять лет? Да какая разница?
Первым приехал пассажирский лифт — маленькая и тесная коробка. Анна и Александр стояли, прижавшись к металлическим отшлифованным стенам, по-прежнему боясь прикоснуться друг к другу.
Каждый видел другого на фоне своего отражения в блестящем металле и каждый старался впитать это отражение в себя: так человек, умирающий от жажды, замедляет шаг при виде воды, пытается растянуть последние секунды томительного ожидания, чтобы потом расправиться с ним — одним жадным глотком.
Они вошли в квартиру и быстро скинули обувь.
— Я пойду поставлю чайник, — сказала Вяземская.
— Да, поставь, — ответил Северцев.
Четыре кисти — две большие, с сильными длинными пальцами, и две маленькие, с ярким маникюром, унизанные колечками, — лихорадочно метались в полумраке прихожей. Анна и Александр в немыслимой спешке, словно боялись опоздать, избавляли друг друга от одежды.
— Есть зеленый с жасмином, — прошептала Вяземская.
— Очень… — Северцев повернул ее к себе спиной; застежка на лифчике почему-то стала камнем преткновения, — очень… хорошо. — Камень отброшен в сторону.
Александр подхватил Анну на руки, отнес в комнату и положил на не расстеленный диван. Стянул трусики — увлажнившийся кусочек бледно-сиреневого шелка.
Северцев покрыл поцелуями ее шею, провел языком под сводами грудей.
— Ты — моя… — прошептал он, опускаясь все ниже и ниже. — Вся. Целиком.
Вяземская чувствовала его горячие губы и быстрые движения языка — короткие и невесомые, словно трепет крыльев бабочки, бьющейся в неплотно сжатом кулаке.
Сладостная тоска покинула сердце, обрела точное телесное предназначение и окончательно спустилась в низ живота. Анна подвинулась от края к стене, развела бедра, ощущая покалывание отросшей за день мужской щетины, и поставила ступни на плечи Александру.
Он забавлялся самой сокровенной частью ее тела, как хотел. Был нежен и жесток. Стоило Анне увидеть вершину и напрячься, пытаясь завершить упоительное восхождение, как натиск слабел, коварный язык становился ленивым, и Вяземская скатывалась вниз, к подножию, опасаясь, что сил начать все заново уже не осталось. Но они откуда-то появлялись. Ласкающая дрожь натягивала мышцы в грозившую лопнуть струну… Анна, содрогаясь всем телом, ждала этого момента… И опять, лишенная поддержки, скатывалась вниз.
Она бы затруднилась сказать, сколько это продолжалось. Все существо ее захлестнул пустяковый, но в тот момент казавшийся самым главным испуг: это будет длиться вечность, и из нее нет выхода. Страх наполнил каждую клеточку; выступил на коже, сочился из пор; Анна
