— Да.
— Этот продавец спекулянт. Утром с моря возвращаются рыбаки. Они ловят у Тутикорина, на юге. У них вы купите действительно хорошие раковины. Приходите к семи тридцати. В восемь начнётся отлив.
Я был удивлён и, пытаясь поддержать разговор, спросил (далеко не каждый знает время начала прилива):
— Вы моряк?
— Почтовый чиновник. Всего хорошего!
Он церемонно поклонился. На нём, повторяю, были чёрные очки (они удивили меня — ведь темно, вечер!), белый европейский костюм и, несмотря на жару, галстук.
Через несколько дней мы должны были ехать в заповедник Ведантангал, где, если верить книгам, на озёрах и болотах живут тысячи птиц. Но ехать одному, без сопровождающего, не хотелось: можно пройти в двух километрах от гнездовья розовых фламинго, не найти мест, где охотятся пеликаны, словом, ничего не увидеть.
— Короче говоря, вам нужен птичий человек, — сказали мои собеседники- индийцы.
Они сказали так, чтобы не составлять по-английски длинное выражение: «Человек, который хорошо знает повадки и места обитания здешних птиц».
— Именно, птичий.
— Постараемся найти.
Вечером радостный голос сообщил по телефону, что птичий человек найден.
Однако в ответ на просьбу поехать со мной в Ведантангал этот человек рассмеялся и сказал, что там нет сейчас никаких пеликанов и фламинго, нет вообще никаких птиц, потому что сейчас лето и все местные птицы давно уже улетели на север, в страну, откуда я приехал, в Сибирь и Казахстан, строить гнёзда и выводить птенцов. Он сказал, что лучшее, что он может предложить, — это сопровождать меня в маленький заповедник под городом, где, по крайней мере, есть попугаи.
Я мысленно выругал себя:
«Ведь надо же: плавал на Каспии, видел летом, как тянутся на север через море стаи, прилетевшие из Индии и Африки, видел гнездовья в бухтах, на островах и не сообразил…»
Мистер Буч просил заехать за ним в шесть часов.
Птичий человек стал реальностью — у него появилось имя.
Пустыми, не проснувшимися ещё улицами автомобиль выехал на набережную, свернул к посёлку на самом берегу океана и остановился около маленького двухэтажного домика. На звук мотора открылась одна из дверей, оттуда вышел человек. Он был в белом костюме, при галстуке, в чёрных очках.
Мой знакомый с пляжа!
— Входите! — сказал он, не подав вида, что тоже удивлён. — Мне нужно переодеться.
В низенькой пустоватой комнате меня встретили настороженным молчанием двое курчавых, шоколадного цвета детей. На стене висело рулевое колесо.
Вошёл хозяин. На нём теперь были обтрёпанные, но хорошо защищающие ногу туфли, залатанные, из плотной материи брюки, такая же куртка. На голове — выцветшая от дождей и солнца панама. В руках фотоаппарат и бинокль.
— Я готов, — сказал почтовый чиновник мистер Буч.
«И всё-таки он был когда-то моряком».
— А знаете, — сказал я, — раковины я тогда купил именно утром.
Казуарины с длинной, тусклой, словно пыльной, хвоей, пальмы с высоко поднятыми к небу метёлками листьев, дикие низкорослые тамаринды, колючий непроходимый кустарник, редкая жёсткая низкая трава — таким оказался заповедный мадрасский лес.
Мы углубились в его заросли.
Странное зрелище: лес, зажатый между городом и океаном, на узкой полосе прибрежных песков, ограждённый проволокой и шлагбаумами, с дикими животными, которые с трёх сторон видят крыши городских домов.
Что-то хрустнуло впереди, за кустами мелькнула коричневая спина. Кто-то, сбивая на бегу сухие ветки, метнулся прочь. Что-то прошуршало в траве…
Ноги вязли в песке. Запела и испуганно замолчала птица.
Что-то снова прошелестело в кустах. Метровая ящерица выскочила на открытое место, оглянулась и, вместо того, чтобы скрыться, бросилась к дереву.
Вскарабкавшись на него, ящерица замерла. Она позволила подойти почти вплотную и с трёх шагов сделать снимок. У неё была великолепная, украшенная зубчатым гребнем голова и могучие, с острыми когтями лапы. Она была похожа на сказочного дракона.
Когда щёлкнул аппарат, ящерица сделала ещё несколько шагов вверх по стволу и вдруг осторожно, волоча по ветке хвост, стала к кому-то подкрадываться.
Из листьев, пискнув, выпала пёстрая, с красным надхвостьем пичужка. Падая, она расправила крылья и улетела, испуганно крича.
Утомлённый жарой (солнце всходило стремительно, и так же стремительно накапливался в воздухе зной), я присел под деревом, притаился и стал ждать.
А что, если даже в этом, полупустом, легко доступном для людей, лесу повезёт?
Прямо передо мной торчал мёртвый ствол. Тропический ураган сломал пальму, и ствол её теперь заканчивался обрубком. Кора на стволе была серого, бетонного цвета, ровная, без единой морщинки. По ней, вероятно, не сможет взобраться на верхушку дерева ни одно животное.
Я сидел, нет-нет да поглядывая на ствол, как вдруг на самой вершине его что-то шевельнулось. Мелькнуло зелёное перо. Показался кончик хвоста. Какая-то птица возилась на сломанной пальме. Наконец вспыхнуло яркое зелёное пятно, развернулись два крыла, завертелась крутолобая, с толстым крючковатым клювом голова — на вершине сидел зелёный красавец попугай.
Он посмотрел вниз, прикинул, что блестящая штука со стеклянным глазом в руках у меня не опасна, потом посмотрел так же внимательно направо и налево, расправил крылья и не торопясь перелетел на соседнее дерево.
Над моей головой послышался шорох. Сверху спускалась ящерица. Она задела хвостом моё плечо — я сидел совершенно неподвижно, — прошла по песку, прошуршала в траве и исчезла.
Попугай уже летел обратно. В клюве он нёс тонкую, гибкую веточку. Птица мастерила гнездо! Верхушка сломанной пальмы была её квартирой.
Зелёный красавец приладил ветку, снова посмотрел на меня, затем направо, налево. Он смотрел так пристально, что я понял: я тут не один.
Осторожно привстал. Слева от меня в кустах стоял коричневый, с россыпью белых пятнышек на спине олень. Наши глаза встретились, олень подпрыгнул, повернулся в воздухе и умчался, с треском ломая кусты.
Лёгкий стук копыт погас.
И тогда справа от меня из кустов поднялась выцветшая панама. Блеснул выпуклый стеклянный глаз бинокля. Мистер Буч сделал знак рукой: «Идёмте!»
