Разве можно такое страшное оружие оставлять на стене, без присмотра?
Однажды, когда Марлена не было, я снял ружьё со стены и попробовал взвести курок. Тяжёлые пружины едва шевельнулись.
Я понял, почему Марлен не боится за ружьё.
Кроме него, с ружьём никому не справиться!
Мы ходили по шхуне растрёпанные и волосатые.
Один Веня в аккуратной соломенной шляпе.
— Очень милая шляпка. Где ты её достал? — спросила однажды Кая.
— Не твоё дело, — обиделся Веня.
— Позор! — сказал Марлен. Он давно присматривался к Вениной шляпе. На корабле — такая панама! Нас примут за диверсантов и арестуют.
— Это бриль, — гордо возразил Веня.
— Вот и хорошо. Выброси его за борт.
Марлен до сих пор не простил Вене случай со мной.
Потянулись скучные дни.
Каждое утро «Тригла» снималась с якоря и шла в «точку» — к заранее намеченному месту.
Таких «точек» Марлен наметил сорок.
В «точке» Марлен и Дима осматривали дно. Веня брал станцию. Я записывал рыб.
Каждый день одно и то же.
Вначале мы с нетерпением ждали возвращения водолазов. А вдруг сегодня нашли?
— Нет! — мрачно говорили они.
И мы привыкли.
Мы только вопросительно смотрели на них, а они в ответ только качали головами.
Потом мы перестали смотреть, а они перестали качать.
Тогда все стали пожимать плечами.
— Кто знает, где эти камни? — говорили мы. — Может, никаких отпечатков-то и не было?
Тогда Марлен вытаскивал из бумажника пожелтевшую фотографию.
— Отпечатки были вот здесь, — показывал он.
Я так много думал о древних следах, что как-то ночью мне даже приснился ихтиозавр.
Большой, серый. Сначала он шёл по берегу, а потом поднялся на задние лапы и вошёл в воду.
Он подошёл к «Тригле» и, подняв над ней маленькую злую головку на тонкой шее, зловеще замер.
Я проснулся в холодном поту.
— Эх ты! — сказал Марлен, когда я рассказал ему сон. — По-твоему, ихтиозавры на четырёх ногах? А ну нарисуй.
Я нарисовал.
— Это же бронтозавр, сухопутный ящер. А ихтиозавр — морской, вроде зубатого дельфина. Тоже мне художник! Правильного ящера увидеть во сне не можешь!
Больше неправильные ящеры мне не снились.
А дни шли.
Мы съели мясо, капусту. Хлеб зачерствел.
Мы перешли на консервы. За обедом капитан стал класть на стол, для желающих, сухари.
— Но где же камни?
Этот вопрос мучил нас.
— Кажется, я знаю, — сказал наконец Веня. — Камни выветриваются. За миллион лет камень теряет до половины своего веса.
Марлен посмотрел на него уничтожающе.
И тут меня осенило.
А что, если…
Нет, не может быть! Слишком просто! Скажешь — засмеют.
И я промолчал.
На носу шхуны стоял шпиль — здоровенная чугунная тумба.
Она соединялась с мотором.
Когда нужно было вытащить якорь, капитан набрасывал на тумбу якорную цепь. Запускали мотор. Тумба, поскрипывая, начинала крутиться.
Цепь наматывалась на неё, якорь неторопливо и важно показывался из воды.
— Отличная машина! — говорил капитан и шлёпал ладонью по ржавой макушке шпиля. — Чёрта своротит!
Ночью Кая сушила на шпиле купальник.
Больше шпиль не интересовал никого.
Каждый раз, на ночь, мы проверяли, как лежит якорь. Хорошо ли он зарылся в песок?
Однажды Веня, который нырял к якорю, вернулся обескураженный.
— Ничего не пойму, — сказал он, стянув с лица маску и разводя руками. — Вчера всё было в порядке, а сегодня якорь лежит поверх песка. Кто-то ВЫРЫЛ его.
— Это ещё что такое? — возмутился Марлен. — Дом с привидениями? Кто будет рыться на дне около нашего якоря?
— Морские духи, — сказал Дима.
— И всё-таки якорь вырыли, — настаивал Веня.
Дима сложил ладони лодочкой и пошевелил пальцами — это значило: ВОТ ДО ЧЕГО ДОВОДЯТ ДВАДЦАТИНОГИЕ!
Я сидел, привалясь к мачте, и смотрел, как опускается в море солнце. Оно было похоже на лимон. Жёлтое и приплющенное.
Рядом со мной сидел Веня.
Он шевелил губами.
— Знаешь что, — сказал он, — я, кажется, сочинил стихи. Хорошие стихи: тум-туру- рум-тум, тум-туру-рум-тум… Три строчки сочинил, а четвёртую не могу придумать.
— А ну прочти свои стихи! — сказал Марлен.
И Веня прочёл:
