потревоженные рачки — чилимы. Растопырив зеленоватые клешенки, они висели на одном месте; щёлкнув хвостом, уносились прочь. Всплыв, Дима опустил лицо под воду и начал смотреть. Жёлтым илистым ковром внизу двигалось дно. Гребанув ещё раз, он снова очутился у стенки. Болтая ногами, придерживаясь одной рукой за брёвна, медленно, как человек, идущий против ветра, поплыл вперёд.
Ряжи, как подводные бревенчатые дома, вставали перед ним один за другим. На средний ряж, видно, когда-то налетел пароход. Лицевая стенка была вдавлена, брёвна рассечены пополам. Чёрные, с зелёными лысинами, камни лежали на дне бесформенной грудой. В середине стенки зиял пролом.
Дима подплыл к пролому и сунул в него голову.
Прямо на него из глубины, выпучив длинные, столбиками глаза, смотрел мохнатый от старости краб.
«Ух ты!»
Дима испуганно мотнул головой. Краб угрожающе поднял кривые бугристые клешни и сдался назад. Через разрушенным настил сверху на него падал желтоватый свет. Позади краба виднелась неглубокая щель.
— Здоровый какой! — удивился Дима.
Рядом с его лицом из почерневшей доски торчал гвоздь. Дима выдернул его и прикоснулся гвоздем к крабьей клешне. Краб моментально вцепился в железо.
— Отдай!
Дима потянул гвоздь. Краб сопротивлялся. Они сидел и в воде лицом к лицу и упрямо тащили, каждый к себе, маленький острый стерженёк.
Наконец краб сдался. Он выпустил гвоздь и отступил в нору. Прижавшись спиной к камню, растопырив клешни, он стал ждать действия человека… Перед норой на камнях белели лохмотья полусъеденной камбалы. Не опуская одной клешни, краб другой подтянул камбалу к себе.
— Вот ты жадный какой! Ну, ладно, живи! — сказал Дима и вылез из пролома.
Когда он вскарабкался на причал, Эдик сказал:
— Здорово! Ты ни разу головы не поднял. Что, так там всё-всё и видно?
— Всё. Знаешь, как интересно! — сказал Дима. — Я там краба видел.
Эдик кивнул.
— Хочешь посмотреть?
Эдик поёжился.
— Не! Холодно. Солнца нет, — сказал он и плотнее прижался животом к доскам.
— Там знаешь какой краб большущий…
Но Эдик уже не слушал.
— Вчера в клубе кино было. Рассказать тебе? — спросил он. Про пустыню, как там нефть искали. А один дядька вроде как шпион — всё время мешал. Не верил, что там нефть У них автобус был — там и кухня, и баня. Чай всё время пили.
Так вот, раз пошли они на разведку, а этот дядька… Ты как думаешь, — вдруг спросил Эдик, — а меня в кино могут снять? Помнишь, приезжали?
— Я про краба, а ты… — недовольно сказал Дима.
— Наверно, могут, — сказал Эдик. — Снимают же и толстых, и лысых…
Дима быстро оделся, вытер штанами маску и пошёл с причала.
— Я тебе завтра кино доскажу! — крикнул ему вслед Эдик.
Когда на следующий день Дима пришёл на причал, Эдик был уже там.
Дима молча сел, сбросил рубашку и начал прилаживать маску.
Эдик привязывал к нитке груз и крючок.
— Пока ты плавал, я вчера вот такого коменданта видел! — сказал он. — Лежит на дне — как бульдог!
Коменданты — бычки. Дима кивнул.
— После меня поплаваешь? — ещё раз предложил он.
Эдик, занятый удочкой, не ответил.
Дима влез в воду и тотчас же поплыл к пролому.
В тёмном углублении ничего не было видно. Дима подплыл ближе. За брёвнами метнулись и замерли две тени.
Дима осторожно приблизил лицо к пролому.
На камнях, в слабом облаке слизи, неподвижно застыли краб и небольшой, серый в зеленоватых точечках, осьминожек… Краб до половины был в своей норе. Растопырив лапы, он упирался ими в камни, а клешнями, как вожжи, держал два осьминожьих щупальца.
Осьминожек был с блюдце величиной. Он сидел сгорбившись на зелёной булыжнине, облепив её четырьмя лапами. Остальными он пытался вытащить краба из норы.
Под полупрозрачной кожей осьминога волнами переливались краски. Он то краснел, то снова становился серо-зелёным. Плоские, как бляшки, глаза без выражения смотрели на противника.
Дима ухватился за ржавую металлическую скобу и стал ждать.
Занятые борьбой животные не обращали на него внимания. Они рывками пытались стащить друг друга с места. Наконец крабу это удалось. Рывок, ещё рывок… Перехватывая клешнями, растягивая резиновое тело противника, он подтянул осьминога к себе. Острая клешня погрузилась в мягкий живот врага.
Однако, увлечённый успехом, краб сам сдвинулся с места. Кривые суставчатые лапы потеряли точки опоры, осьминожьи щупальца метнулись вперёд и обхватили многоугольный панцирь краба. На бледном теле осьминога вспыхнули праздничные малиновые полосы. Сокращая щупальца, осьминог стал наползать на краба. Мешкообразное тело легло поверх плоской головы врага, из-под щупалец на мгновение показался чёрный изогнутый клювик и прижался к панцирю. Лапы краба судорожно взметнулись. Коричневое облако мути поднялось со дна…
Болтая ногами и задыхаясь, Дима всплыл, сбил на лоб маску и закричал Эдику:
— Скорее палку!
— Зачем? — удивился Эдик.
Он застучал пятками по настилу, и сверху к Диме опустился изогнутый ржавый прут.
— Нашёл чего? — спросил Эдик и страшно округлил глаза.
Не ответив, Дима скрылся под водой.
Из пролома течением выносило ил. Дима сунул прут между брёвнами. Прут упёрся во что-то упругое, задрожал и рванулся в сторону.
Рассекая жёлтое облако, из пролома, сложив щупальца, головой назад выскочил осьминог. Он плыл толчками, раздувая и сокращая белое резиновое тело.
Заметив человека, осьминожек метнулся вбок. В той стороне, куда он поплыл, дно резко понижалось, Осьминог в два толчка достиг глубины и скрылся среди зеленоватой придонной мглы.
Когда муть в проломе рассеялась, Дима увидал краба. Он лежал на камне, безжизненно раскинув лапы. На плоской пятиугольной голове жёлтым соком курилась ранка.
Подняв краба за ногу, Дима вытащил его из пролома, нашёл ямку, положил туда краба и привалил булыжниной.
Когда он вылез наверх, Эдик сидел далеко в стороне, скорчившись над удочкой. Нитку
