в состав греческого посольства и своего представителя, а за его спиной епископ сговорился с печенегами о нанесении Святославу последнего, решающего удара.
Во всяком случае, совершенно очевидно, что либо Феофилу действительно не удалось уговорить печенегов пропустить Святослава в Киев, но он скрыл от русского князя отказ степняков, либо формально он передал им просьбу Иоанна Цимисхия, но приложил все усилия к тому, чтобы поднять печенегов против Руси.
Русская летопись при этом утверждает, что печенеги получили сообщение от антирусски настроенных жителей Переяславца о том, что Святослав идет к порогам «вземъ именье много у грекъ и полон бещисленъ, съ маломъ дружины».
Мы никогда не узнаем с полной определенностью, что же произошло в эти дни между Русью, Византией и печенегами, но ясно одно: греки вновь использовали благоприятную возможность для нанесения удара своему врагу.
А пока епископ Евхаитский скакал в степь, Святослав и Иоанн Цимисхий готовились к личной встрече. О ней попросил Святослав, и византийский император согласился на переговоры.
Удивительно это неистребимое желание «варварских» вождей к встречам с византийскими императорами после окончания военных действий. В этом они, очевидно, видели для себя какой-то особый смысл, придавая этим встречам престижное значение. И болгарские ханы, и аварские каганы, и другие владыки, штурмовавшие Константинополь, жаждали потом побеседовать с «василевсом». Не стали здесь исключением и русские вожди. О встрече с императором Михаилом III Русь просила под стенами Константинополя в июне 860 года. Встречался с Львом VI князь Олег после победоносного похода 907 года. И вот теперь в греческий стан пришла просьба от Святослава о встрече с императором Иоанном Цимисхием, на которую тот и согласился.
…Наутро Иоанн Цимисхий отправился к берегу Дуная. Его сопровождал блестящий эскорт. Цимисхий хотел поразить русского князя своим богатством и великолепием. На его груди сиял легкий золоченый панцирь, голову украшал золотой шлем, на плечи была накинута багряная мантия, и конь под ним выступал достойный своего всадника - изящный, тонконогий, высокопородный, украшенный богатой сбруей, отделанной золотом и серебром, покрытый дорогой попоной и шитым золотом чепраком.
Цимисхий с эскортом подъехал к самому берегу, но руссов не было видно, и император занервничал: он не привык ждать.
Наконец от города отделилась ладья и направилась к тому месту, где находился Цимисхий. В ладье сидели на веслах двенадцать гребцов. Цимисхий и ближние к нему члены свиты недоуменно переглянулись:*Где же русский князь?» И только когда ладья подплыла поближе, греки разглядели Святослава; несмотря на недавнее ранение, он вместе с гребцами работал на веслах. Святослав был, как и другие руссы, одет в простую полотняную рубаху, отличавшуюся, правда, необычайной белизной. Длинная прядь русых волос по древнему русскому обычаю свисала с бритого черепа. В левом ухе висела крупная серьга с рубином, оправленным в золото, и он причудливо играл в сиянии июльского солнца. Святослав был невысок, коренаст, широкоплеч. Угадывались его огромная сила и ловкость. Взгляд его был мрачен.
Не вставая с лодочной скамьи, он обратился с приветствием к Цимисхшо, и византийский император был вынужден сойти с коня и подойти вплотную к берегу. Святослав пристально смотрел на него. Перед русским князем стоял невысокого роста чернокудрый красавец с дерзким, вызывающим взглядом синих глаз, с широкими плечами, ловкий и уверенный в движениях воин.
Через переводчика Цимисхий также приветствовал Святослава.
Потом они заговорили о только что заключенном мире и договоре, утвержденном Святославом. Цимисхий еще раз подтвердил условия мира, выработанные двумя сторонами, а Святослав выразил свою верность новому русско-византийскому договору. Затем оба властителя обменялись приветствиями, и ладья отчалила от берега, а Цимисхий, чтобы ие ждать, пока Святослав отплывет, повернулся к нему спиной и направился к своей свите, чувствуя великое неудобство от всей этой процедуры.
Позднее древний художник, создавая уже упоминавшийся мадридский манускрипт хроники Скилицы, по-своему запечатлел встречу Иоанна Цимисхия и Святослава. На рисунке нет ни пышного одеяния византийского императора, ни сопровождающей его блестящей свиты, ни скромно одетого Святослава в ладье. Изображены лишь два сидящие друг против друга человека. Это переговоры равных партнеров. Лишь корона и скипетр отличают византийского императора.
С осени 971-го по весну 972 года был разыгран последний трагический акт дипломатической борьбы между Русью и Византийской империей.
Подойдя к порогам, Святослав обнаружил, что печенеги заступили со всех сторон пути и нельзя было выйти на берег, чтобы вытащить ладьи и волоком обогнуть пороги. Русский летописец рассказывает, что Свенельд советовал князю не идти водой, а двинуться конным путем, сушей, оставляя пороги в стороне, но Святослав не послушался умудренного опытом воеводы. Теперь пришлось возвращаться обратно и зимовать в Белобережье, в своих русских поселениях.
Небольшие русские городки ие были готовы к содержанию пусть и поредевшего, но все-таки еще значительного войска Святослава. К зиме здесь начался голод.
«И не бе у них брашна уже,- сообщал летописец,- и бе гладъ великъ».
И лишь подоспела весна, войско Святослава вновь двинулось на ладьях к северу.
На днепровских порогах руссов ждали затаившиеся печенеги. Они напали на руссов, когда те перетаскивали по берегу, минуя один из порогов, свои суда. Началась сеча, в которой руссы пытались прорваться к воде. Святослав был зарублен, и его тело попало к печенегам, а Свенельд с частью воинов сумел уйти от врага и принести тяжкую весть в Киев.
Вместо заключения. Восточно-европейская держава
Хмурой была весна в - Киеве в 972 году. Остатки русского войска тихо, без шума, лод скорбные стенания и плач русских женщин входили в Киев, разбредались по другим русским землям и городам, кто откуда был - кто из Чернигова, кто из Переяславля, кто из Турова и Вышгорода.
Но тут же новое киевское правительство деятельно подхватило дела прошлых лет. И вскоре новая политическая суета, приход новых весенних купеческих караванов, новых посольств со всех краев земли стали затягивать раны минувшего.
Гул от недавнего столкновения на Балканах еще стоял над Европой, отдавался в западных странах, катился по Передней Азии. И хронисты византийские, немецкие,
арабские, персидские, русские летописцы и авторы различных сказаний склонялись над желтоватыми листами пергамента и записывали, записывали то, что они слыхали о деяниях далекой от них, порой слабо ведомой Руси.
А Русь, несмотря на поражение, продолжала набирать силу. Города и села полнились новыми поселенцами, росли с каждым годом Киев, Новгород, Чернигов, Полоцк, Переяславль, огораживались крепостными стенами в далеких лесах Ростов и Суздаль, и русские люди плотно осваивали весь поднепровскнй путь, Поднестро-вье, селились во вновь приобретенных землях на Тамани. Богатело боярство, укреплялась дружина, росли новые княжеские, боярские усадьбы, распахивались нетронутые земли, и смерды, послушные воле своих господ, трудились на этих все увеличивающихся пахотных землях под неусыпным оком господских надсмотрщиков, принося феодализирующейся знати богатство, силу, власть.
Нити торговых связей все теснее и теснее связывали Русь с венграми и Германией, шведами и Византией, волжскими булгарами и Польшей, печенегами и Чехией.
И вновь возрождалось русское войско, состоящее из конной дружины и пеших воев, войско, которое единственное в тогдашнем мире, не считая греков, умело воевать и иа море и на суше, сочетало походы в конном строю и на ладьях, научилось преодолевать тысячи верст пути.
О Руси IX - X веков уже знали в папском Риме, в Багдаде, в Германии и Италии, о нем упоминали корреспонденты, пишущие письма из Барселоны. Византия постоянно учитывала возросшую мощь Руси в своих внешнеполитических расчетах.
И все эти десятилетия, которые вели Русь от первых скромных успехов на дипломатическом поприще, от первых полевых миров до развернутых международных соглашений, вершин своего времени, медленно, но
