полном, издании едва можно приобрести за 25 рублей; особенно редок 1-й том, который даже выкраден из Императорской публичной библиотеки в Петербурге и не пополнен до сих пор.
А между тем 'Сказания' важны не для одних студентов и специалистов: благодаря трудам русских ученых в последние десятилетия среди образованной публики возник серьезный интерес к народной жизни, быту, преданиям, верованиям. Теперь изучение народности вообще и народных 'суеверий' в частности не является исключительно делом ученой любознательности, а делом практической необходимости для всякого практического деятеля, как изучение почвы для агронома.
Специалисты в своих статьях, кроме 'Сказаний' Сахарова, не без основания заподозренных в ученой неточности, пользуются другими, позднее собранными материалами: отдельно изданы песни того или другого края обширной земли русской; отдельно изданы по рукописям и записям заклинания, загадки; издаются во множестве уголовные дела о чарованиях; то, что Сахаров называет 'Чернокнижием', послужило задачею целого ряда солидных исследований. Но между всеми этими исследованиями и материалами нет и долго еще не будет возможности указать одну книгу, которая представляла бы так прекрасно составленный и так общедоступно изложенный обзор целого ряда явлений по народоведению. Публика не нуждается в указании номера и палеографических признаков рукописи, из которой взят любопытный материал, ни в обозначении уезда и волости, где записано сказание; варьянты и особенности говора только отпугивают ее; легкость и гладкость изложения для нее с избытком выкупают недостаток скрупулезной, научной точности.
'Сказания' Сахарова имеют еще одно неоспоримое достоинство перед современными трудами и изданиями того же рода. 'Народоведы' последнего времени довольно резко разделяются на два вечно воюющие лагеря. Одни из них - школа национально-мифологическая- склонны выводить все предания, произведения устной поэзии, обычаи, верования из основ народной дохристианской жизни, даже из арийской прародины; другие - школа литературного заимствования- отыскивают, откуда народ усвоил, перенял тот или другой сюжет, то или другое предание и обряд; исследуют пути этого усвоения, разрывают главным образом толстый слой наносных, послехристианских традиций.
Их взаимные пререкания, их вполне естественное стремление вырвать у неприятелей возможно большее количество фактов и вогнать эти факты в свою рамку очень поучительны для знатоков, но не нужны и малопонятны для непосвященных. Сахаров действовал в то время, когда ученые партии еще не обособились, и, стало быть, свободен от исключительности, ученой тенденциозности и полемической лихорадки; хотя в главе о мифологии он очень щедр на имена и атрибуты богов и богинь, хотя все песни и сказки он признает порождением национального гения, в статье о чернокнижии и др. он допускает, даже сам указывает, на массу литературных заимствований и охотно признает, что наши предки обильно пользовались из сокровищницы античных и восточных верований. Для публики такой спокойный, средний взгляд и доступнее, и поучительнее.
Настоящий выпуск заключает в себе 1-ю часть 1-го (или 2-го) издания 'Сказаний' полностью и около половины 2-й части; иначе - все важное и существенное (кроме песен, которые имеются в отдельном издании) из 1-го тома особенно ценимого и ценного 3-го издания 'Сказаний', который таким образом становится общедоступным через 44 года после своего появления в свет.
Жизнь, взгляды и труды Сахарова
Немного найдется таких читателей, которым ныне что-либо скажет имя Ивана Петровича Сахарова. Последнее издание его «Сказаний русского народа» вышло в свет в 1885 году. Больше книгу не издавали. О ее существовании знали лишь завзятые библиофилы и специалисты. А было время, когда имя Сахарова, любителя старины, «археолога», как говорили в прошлом веке, было у всех на устах.
Крупный славист-филолог И. И. Срезневский писал о первых книгах Сахарова: «Кто жил в то время (в 30-е годы XIX века.— В. А.), не чуждаясь литературы, тот знает, как сильно было впечатление, произведенное этими книгами, особенно книгами «Сказаний русского народа»,— не только между любителями старины и народности, но и вообще в образованном кругу. Никто до тех пор не мог произвести на русское читающее общество такого влияния в пользу уважения к русской народности, как этот молодой любитель… Множество собранных им данных было так неожиданно велико и, по большей части, для многих так ново, так кстати в то время, когда в русской литературе вопервых заговорили о народности, и притом же увлечение их собирателя, высказавшееся во вводных статьях, было так искренно и решительно, что остаться в числе равнодушных было трудно».
Срезневский свидетельствовал, что в глазах современников Сахаров сразу стал выше «многоначитанного и трудолюбивого И. М. Снегирева», уже успевшего выпустить свой знаменитый труд «Русские в своих пословицах» (1831 —1834). А ведь занятиям старинной историей, фольклором, иконописью, нумизматикой и другими древностями Сахаров посвящал лишь время, свободное от службы. Он только в 1835 году окончил медицинский факультет Московского университета, практиковал как лекарь и после переезда в Петербург служил врачом при почтовом департаменте.
Уроженец Тулы (Сахаров родился 29 августа 1807 года в семье священника) еще в пору обучения в духовной семинарии исходил вдоль и поперек родную губернию и соседние с ней — Орловскую, Рязанскую, Калужскую и Московскую. Юноше открылся особый мир. До нас дошли слова Сахарова, записанные племянником — Н. А. Беловодским: «Ходя по селам и деревням, я вглядывался во все сословия, прислушивался к чудной русской речи, собирал предания давно забытой старины… Непостижимо громадная русская жизнь, непостижимо разнообразная во всех своих явлениях, раскрывалась предо мною… в ее гигантских размерах я уже видел исполина, несокрушимого никакими переворотами».
Прикосновение к живым источникам знания сочеталось у Сахарова с изучением прошлого России. Священник Н. И. Иванов снабдил любознательного семинариста «Историей государства Российского». «Долго и много читал я Карамзина,— рассказывал Сахаров.— Здесь-то узнал я родину и научился любить русскую землю и уважать русских людей».
Воодушевление молодого энтузиаста странным образом соединилось с идеей несокрушимости в России патриархального уклада жизни. О каких устоях народного бытия и духа поведал Сахаров и с чем сопрягал свое представление о фольклоре как проявлении исполинских народных сил? Консерватизм или прозорливость, угадывающую в фольклоре залог постоянной обновляющей силы, важной для самочувствия нации?
С самого начала необходимо отметить, что мы имеем дело с феноменом поразительного несоответствия прямого значения жизненных фактов, засвидетельствованных молодым собирателем, и осмыслением их — тем, как они были поняты и истолкованы. Горячо одобряя дело Сахарова и с восторгом говоря о нем: «Честь и слава
