Месяц октябрь
Слово: октябрь, или октоврий—не русское; оно зашло к нашим отцам из Византии. Коренные, славянские названия сего месяца были другие. Наши предки, кроаты и иллирийцы называли его: листопад, поляки и малоруссы: паздерник (паздерыкострики), сорабы: винский, карниольцы: косаперск, чехи и словаки: ржиень, венды: оброчник, десетник, косоперц. Народное название сего месяца: грязник.В старой русской жизни октябрь был восьмым месяцем, с XV века вторым. С 1700 года считают его десятым.
ЗАМЕЧАНИЯ СТАРЫХ ЛЮДЕЙ В ОКТЯБРЕ МЕСЯЦЕ
Наши поселяне об октябре сохранили свои наблюдения в поговорках: Мни и топчи льны с половины грязника.— Знать осень в октябре по грязи.—В октябре та бабам и работа, что льны приспевать.—Всем бы октябрь взял, да мужику ходу нет.— Ох ты, батюшка октябрь! только и добра в тебе, что пивом взял.—В октябре и изба с дровами и мужик с лаптями, а спорины все нет.—В октябре только и ягод, что рябина.—В октябре мужик живет с оглядкой.
1 октября
В Сибири говорят: «Покров не лето, а Сретенье не зима». В северных губерниях поселяне говорят: «На Покров первое зазимье». В Тульской губернии замечают: «Если на Покров ветер подует с востока, то зима будет холодна».
1 октября у наших поселян бывает сроком работ и наймов. Этот срок у них заключается в выражениях: от Покрова до Евдокей.— От Покрова до Крещенья.— Приспей товарец к Покрову.— Сдам на Покровской ярмарке.— Подожди до Покрова: весь долг выплачу.
С 1 октября в селах начинаются свадьбы. Наши старушки выпадение снега на этот день считают счастливым предзнаменованием для обрученных. Тогда девицы говорят: «Батюшка Покров, покрой сыру землю и меня молоду». Иные говорят: «Бел снег землю прикрывает, не меня ли, молоду, замуж: снаряжают?»
Покровское гулянье считается последним игрищем у поселян и горожан. Гулянье в селе Покровском доселе напоминает москвичам об окончании войны 1613 года.
4 октября
Наши поселяне думают, что с сего дня перестают бродить по лесу лешие. Расставаясь с лесом, они, будто с досады, ломают деревья, как тросточки, в полянах вырывают землю на семь пядей, загоняют всех зверей по норам, а сами проваливаются сквозь землю. Во весь день ветер воет по лесам, птицы не смеют прилетать к деревьям. Об мужике и говорить нечего: ни за что из доброй воли не пойдет в лес. Леший не свой брат — переломает все косточки не хуже медведя. Между поселянами существует предание об удалом мужике, желавшем подсмотреть, как леший будет проваливаться сквозь землю.
«Жил когда-то в деревне мужик, не в нашей, а там, в чужой, собой не мудрой, но зато такой проворной, что всегда и везде поспел первый. Поведут ли хороводы, он первой впереди; хоронят ли кого, он и гроб примеряет и на гору стащит; просватают ли кого, он поселится от рукобитья до самой свадьбы, и поет и пляшет, обновы закупает и баб наряжает. Отродясь своей избы не ставил, городьбы не городил, а живал в чужой избе, как у себя во дворе. Хлебал молоко от чужих коров, ел хлеб изо всех печей, выезжал на базар на барских конях, накупал гостинцев для всех деревень. В деньгах счету не знал. У кого нет избы, он даст денег на избу; у кого нет лошадки, он даст денег на пару коней. Одного только не знали православные: откуда к нему деньги валятся? Старики поговаривали, что он продал свою душу нечистому за деньги, и утверждали за правду, что трудовая копейка не велика и для своей нужи. А у него отчего же завелись деньги для всех? С работы, де, не будешь богат, а только горбат. Бабы говорят свое: старики никогда правды не скажут. Ну, кто баб переспорит? Молодые судили по-своему: он, де, кладь нашел с золотом и серебром. Вот отчего и богатство. Бабы и тут стояли на своем: что молодые знают? Молодо-зелено. Поди уверь их, что молодые не дураки, так после и беги сам с бела света. Старушки уверяли своих кумушек, что удалой таскает свои деньги из вороньего гнезда. Там, де, никогда деньгам перевода нет. Вот затем-то он и в лес ходит всякий день. Бабы и тому не верили: где, де, старухам знать? Давно из ума выжили! А скажи бабам, что старухи умнее их, так и в избе места не дадут. Один только староста говаривал под хмельком, что он знает всю правду. Старосте можно было бы поверить: мужик он богатый, поит стариков брагой, кормит ребят пирогами. Все это говорят мужики; а бабы думают другое: староста, де, все делает по женину веленью. Что скажет его баба, так тому и быть. А с бабьим умом далеко ли уйдешь? Послушайте-ка, что соседи говорят про старосту. Раз случилась на него, старосту, беда: недочет вышел в подушных. Вот он и начал спрашивать бабу издалека: «Хвалишься ты, баба, что умней тебя нет, а знаешь ли ты, баба, сколько у нас в селе дворов?» — «Знать не знаю, а сочту поумней твоего». И начла баба всех тридцать дворов. Староста сидит за столом, бороду поглаживает, на бабу поглядывает, да и молвит: «Дворов-то было тридцать еще до тебя, когда я не женился, а ты, баба, замуж ке шла. А знаешь ли ты, баба, сколько подушного с мужиков идет?» — «Вот еще чего не знать! С Петрова по рублю, с Евдокей по рублю, с Радуниц по рублю; а сколько всего, ты сам смекни, умная голова». Сидит мужик и думает: «Нет, эдак и в год не сочтешь! Есть дворы вдовьи, есть и в пусте. В приказе уряжено со вдовьего двора не брать, а с пустого нечего взять». И пошел староста к удалому мужику на совет, ума-разума набраться. А пошел было он не просто с поклонами, а с дорогими посулами: с вином и пряником. Дозналась баба, что у мужа на уме сидит, так и невесть что было: и била-то его, и бранила-то его, и на неделю в амшеник заперла. Ну, сами вы, православные, народ толковый, посудите поумней: можно ли веру дать старосте, что он говорит? Другое дело удалой мужик: ума палата. Все знает, что на свете делается: как на торгу купец торгует; как в городе воевода судит-рядит; как бояре живут в каменной Москве. Кажись, мужику чего бы больше и знать? Так нет: давай то, что не знаю, говори то, что не ведаю. Наш удалой одного только не знал: как лешие проваливаются сквозь землю. Задумал мужик сам собой посмотреть на лешего, да и был таков. Ну что бы ему попросить совета у баб? Все бы лучше присудили: как миновать беды? Старики прежде нас говаривали, что бабы на это дело умней мужиков. Вот и ходит мужик по лесу, а тут навстречу ему леший. Он и тут не сробел: шапку долой, да и ему ж челом. Известное дело, что леший не говорит, а только смеется. Удалой себе на уме молвит: «Нет, брат, меня этим не проведешь, смейся себе, сколько хочешь. Лучше попытаю: где его жилье?» И начал пытать его, вот так: «А есть ли у тебя, Иваныч, хата да жена баба?» И повел леший мужика к своей хате, по горам, по долам, по крутым берегам. Шли, шли и пришли прямо к озеру. «Не красна же твоя изба, Иваныч,— молвил удалой.— У нас, брат, изба о четырех углах, с крышкой да с полом. Есть в избе печь, где ребятам лежать, есть полати, где с женой спать, есть лавки, где гостей сажать. А у твоей хаты, прости господи, ни дна, ни покрышки». Не успел мужик домолвить слова, как бух леший
