царь жаловал старшину с каждым годом выше прежнего. Из Москвы величали низовых казаков Великим войском. Каждый год шли подводы из русских городов на Дон с казной, хлебом, сукном, военными припасами. Даровал царь Михаил Федорович казакам и великую повольность — торговать свободно и беспошлинно в южных городах всяким товаром, каким ни пожелают.
В те годы перешел на Дон и Тимофей Разя. Вместе с другими казаками давал Тимофей клятву служить верно и праведно великому государю. И вместе с другими легко и бездумно нарушал ее, чинил поиск под Азовом, разорял крымские улусы, жег Карасу-базар, промышлял на Волге против русских купцов и воевод.
Все чаще из Москвы наказывали унять расходившуюся казацкую вольницу, патриарх Филарет грозил казакам церковным отлучением, если не покинут они своего бездумного воровства, не прекратят ссорить Российское государство с окрестными странами.
А казаки и смирялись и не смирялись. Спокойно и вольготно было жить за царем, но зато и руки у них были связаны. Самим чинить походов не моги, жди вестей с Севера. Особенно недовольны были приказами Москвы «голые»[11] люди. Селилась и шумела голь в основном по верховьям Дона, по Хопру, Медведице, Бузулуку, металась между донскими землями и южнорусскими уездами, ютилась в землянках, в тростниковых хижинах, обживала верховые городки. Что это были за люди, никому то не было ведомо. Безымянные и неизвестные, скрывались в верховых городках беглые холопы, крестьяне, воровские люди, битые по площадям батогами, отсидевшие свое в колодках, сеченные монастырскими и боярскими приказчиками. Не пускали их домовитые казаки на низ, не делились ни жалованьем, ни угодьями — берегли свои льготы.
Но наступала пора, и брали домовитые «голых» людей в работу из найма либо снаряжали их, обували, одевали, давали оружие, ставили во главе своего атамана и отправляли погулять исполу вдоль морских берегов. Возвращалась голь приодетая, раздобревшая на набегах, отдавала половину добычи домовитым казакам и шла назад к своим землянкам и хижинам пропивать нажитое добро, шуметь и гулять до нового похода.
Но не всегда могли совладать домовитые казаки с голутвой. Порой ходили те в походы и по своему разуму. Только путь их был короток — до ближайших поместий и вотчин, до волжских русских торговых караванов. И тогда снова грозила Москва ослушникам, направляла воевод унять бунтовавшую голь, делала выговор атаманам в Черкасске.
Временами приноравливала Москва казаков к своим большим хитростям.
В 1630 году вдруг указал великий государь быть казакам в походе под Очаковом против польских людей в союзе с турками. Но напрасно прождал турецкий паша казацкое войско. Круг твердо стоял на своем: казаки-де турецкому Мурад-султану никогда не служивали и впредь служить не будут. А вскоре и сами казаки двинулись походом к турецким границам. Серчала Москва. Атамана Наума Васильева с семьюдесятью казаками, которые привезли отписку Войска Донского, взяли под стражу и разослали по городам. На Дон царь послал грамоту с великой опалой без милости и без пощады. Но и казаки не остались в долгу. Страшное дело приключилось в те дни в Монастырском городке — тогдашней столице Войска Донского. О нем в доме Разиных говорили с оглядкой. Весть принес в дом к Тифомею Разе бывалый казак и дорогой кум Корнило Яковлев; набросились казаки на царского воеводу Карамышева, посланного на Дон наводить порядок, растерзали в клочки. Глядел с лежанки во все глаза на своего крестного маленький Стенька, слушал.
Смутно было в те дни в доме Разиных. Что ни день, то приходили невеселые вести. Царь отказал в своем жалованье, на торговые повольности наложил запрет. Спорили казаки.
— Покориться надо великому государю, — говорил дорогой кум Корнило.
Не соглашался с ним казак Разя:
— Что же ты хочешь, кум, совсем уж из чужих рук смотреть, не зазорно ли это доброму и вольному казаку?
Наконец сила одолела силу. Смирились казаки. И Корнило и Тимофей ушли вместе в поход по указу царя на ногайских татар. А в 1634–1636 годах ходили казаки вместе с русским войском под Смоленск на польских и литовских людей.
Долго не видел тогда Стенька отца. Назад казаки вернулись уставшие, израненные, в одном дранье. Потом отсиделись, отлежались по своим станицам и снова загуляли на прежней воле. Эти дни Стенька помнил уже совсем хорошо — в ту пору ему пошел восьмой год. Не раз брал его отец с собой по казацким городкам, возил и в Роздоры, и в Монастырский городок. Стенька помогал в торговлишке, караулил подводы, кормил коней, слушал, о чем говорят бывалые казаки. А казаки все чаще и чаще поговаривали о том, что пора уж снова припугнуть турок, а то больно осмелели те в последнее время, да и «зипунами» не плохо подразжиться — совсем обветшали на государевой службе.
Всю весну 1637 года шумел Войсковой круг, а потом решил нанести удар по Азову — наимощнейшей турецкой крепости.
Черным камнем висел Азов на сердце у казаков. Отсюда турки и крымцы совершали бесчисленные набеги на донские городки и станицы, пушки Азовской крепости держали под прицелом Войско Донское, из-под Азова ходили татары и на южнорусские города, волокли оттуда скарб и пленных; десятки тысяч русских людей взметали пыль по южным шляхам, подгоняемые татарскими плетями, а потом здесь же, в Азове, продавали их на невольничьих базарах, увозили в Кафу, Стамбул, Алжир, продавали на рынках Сицилии и Египта. Теперь же пришла пора рассчитаться с турецкими и крымскими людьми за все обиды. «Пошли мы, холопи твои, переговоря меж собой, под Азов, потому, государь, — писали казаки царю в своей отписке, — что они, азовские люди, на нас, холопей твоих, умышляли, крымскому царю писали для рати, чтобы нас, холопей твоих, с Дону перевесть, а Дон реку очистить».
Со всех станиц проводили казаков казацкие жены и ребятишки. Строгий наказ был дан по Войску Донскому — в поход звали всех, кто мог носить оружие, ослушников грозили отлучить от казачества, выслать вон с донских земель. К весне в низовые городки стали собираться казаки, вместе с ними сверху пришли всякие вольные, беглые и пришлые люди, подтягивались к Монастырскому городку и русские охочие люди — торговые, наемные, стрельцы, пушкари, крестьяне, бобыли из разных городов и сел. Шумно и пестро вдруг стало на Дону. Сказал тогда слово к войску атаман Михаил Татаринов: «Пойдем мы, атаманы и казаки, под тот Азов среди дня, а не нощию украдом, своею славою великою, не устыдим лица своего от бесстыдных бусурман».
В один из дней двинулось войско в поход. Ушли под Азов и Тимофей Разя с Корнилой Яковлевым. А мальчишки начали играть в казаков и турок — крепостных азовских сидельцев. Строили крепость из дерна и камней — это Азов — и брали ее, стреляли из самодельных луков и пищалей, крутили над головой пращами, начиненными комьями земли, освобождали христианских пленников. Старший брат Иван верховодил за атамана, Стенька был есаулом, а маленький Фролка сходил за русского пленника, которого братья освобождали вместе с другими ребятишками-несмышленышами от страшной турецкой неволи.
Из-под Азова тем временем доходили до казацких станиц добрые вести — со всех сторон окружили казаки Азов рвами и валами, били по стенам из пушечного боя, разбили на речке Кагальник посланный на помощь азовским сидельцам турецкий четырехтысячный отряд. А потом прорыли подкоп и взорвали крепостную стену. Ворвались донцы через пролом в город, взяли приступом башни, дворы турецких пашей, лавки, сбили замки с тюрем. Две тысячи русских пленников благословили своих освободителей. Всем им казаки дали волю и место в своем войске, поделились и добычей. Потянулись в те дни на Дон многие подводы с захваченным и подуваненным добром.
Изрядно почистили тогда казаки Азов, затем заделали пролом в стене, подновили
