В последние годы жизни Алексей Михайлович заметно дряхлел. Его тучность не позволяла садиться на коня, все чаше государь «шел в карете». За месяц до кончины для царя в Тележном ряду куплена «избушка, обита кожею». Это был, видимо последний «поход» царя в село Преображенское.
Алексей Михайлович предчувствовал приближение смерти и встретил ее спокойно, как веление свыше. Двадцать девятого января 1676 года царя не стало. Удар Большого колокола Успенского собора известил об этом Москву. Перед смертью Алексей Михайлович благословил на царство четырнадцатилетнего сына Федора, распорядился выпустить узников из тюрем, вернуть сосланных, простить все казенные долги и заплатить за должников по частным искам.
В истории Отечества царь Алексей Михаилович оставил заметный след. Его преемники продолжили намеченные в царствование Тишайшего пути внутренней и внешней политики. Конечно, есть все основания говорить, что Алексеи Михайлович был прямым предшественником своего великого сына. Однако и независимо от этого он имеет право на самостоятельное место в нашем прошлом.
Фёдор Алексеевич
В январе на Руси темнеет рано. Вечером 29 января 1676 года на четвертом часу после захода солнца, закатилось солнце русского самодержавного православного государства, отошел к Господу царь Алексей Михайлович, уподобленный дневному светилу чуть ранее своего современника и соперника Людовика XIV. Большой колокол известил Московское государство о наступлении всемирной печали – но без промедления должна была наступить и всемирная радость.
Полагаю, что, когда сраженный простудой Алексей Михайлович исповедовался и причащался из рук святейшего патриарха Иоакима, придворное ведомство клана Хитрово уже приготовило царское облачение на его старшего сына Федора – превосходившего отца ростом, но более узкоплечего юношу, вступившего в пятнадцатое лето своего жития. С первым ударом колокола толпа думных и близких царских людей ввалилась в покои царевича.
Тело отца еще не успело остыть, как Федор Алексеевич был совлечен из теремов вниз, в Грановитую палату, обряжен в царское облачение и усажен на принесенный по приказу Хитрово из казны парадный трон. Весь вечер, всю ночь и утро в полыхающем огнями всех светильников царском дворце присягали новому государю придворные, духовенство, офицеры и приказные, дворцовые служители и выборные дворяне.
К тому времени, как высшие чины в основном закончили крестоцелование и церемония присяги переместилась из дворца на площади Кремля, в приходские церкви города и стрелецких слобод, а в приказах застрочили крестоцеловальные грамоты для всей необъятной страны (они рассылались по 10 февраля), слабый здоровьем царевич был совершенно измучен. Ноги его так опухли, что днем 30 января, на похоронах отца, он совершил краткий путь до Архангельского собора на носилках.
Синдром Смуты заставлял придворных спешить, хотя, казалось бы, не могло быть никаких сомнений в наследовании трона царевичем, еще 1 сентября 1674 года торжественно «объявленным» Церкви, двору и народу в качестве преемника отцовского самодержавия. Богатые пожалования дворянству и разосланная по сему случаю объявительная грамота помогали запомнить это выражение воли Алексея Михайловича.
Мысль о пустующем хотя бы несколько минут престоле нервировала публику, и даже присяга Федору Алексеевичу не внесла должного успокоения в умы. Публично объявлялось, что царь Алексей завещал царство старшему сыну, но ползли слухи, что первый министр боярин канцлер Артамон Сергеевич Матвеев пытался посадить на престол малолетнего царевича Петра Алексеевича.
В этом была логика – мать младшего царевича и ее родственники Нарышкины были креатурами Матвеева, который мог бы сделаться при царе Петре всемогущим регентом. Говорили, что канцлер убеждал умирающего царя и бояр, что Федор Алексеевич очень болен, даже «мало надежи на его жизнь». Второй сын Алексея – Иван – тоже не способен править, тогда как Петр на диво здоров.
И в этих разговорах был смысл: состояние здоровья Федора вызывало острое беспокойство, передавали, что сестры и тетки его по матери (Милославской) постоянно находились у постели нового царя. Они питали самое черное недоверие к Аптекарскому приказу, с 1672 года возглавлявшемуся А.С. Матвеевым. Уже 1 февраля 1676 года Матвеев был удален с этой должности, а восьмого числа царскую медицину возглавил представитель высшей родовой знати, пользовавшийся всеобщим доверием, – боярин Никита Иванович Одоевский. Через неделю новый глава Аптеки созвал консилиум шести ведущих медиков страны.
Обследование Федора Алексеевича и изучение анализов показали, что «ево государская болезнь не от внешнего случая и ни от какой порчи (так!), но от его царскаго величества природы… та-де цинга была отца ево государева… в персоне». Хроническая болезнь дает сезонные обострения, – заявили доктора, лекари и фармацевты, – которые купируются с помощью внутренних и внешних укрепляющих средств, «сухой ванны», мазей на царские «ношки». Полное излечение возможно «только исподволь, а не скорым времянем».
Бояре вздохнули с облегчением – болезнь при соответствующем уходе была несмертельна, в конце концов, Алексей Михайлович жил с ней и царствовал десятки лет, был любителем охоты с ловчими птицами и борзыми, а в случаях душевной тоски ходил с рогатиной на медведя. Юноша Федор Алексеевич был, конечно, похлипче, но воспитан на физических упражнениях, как истинный царевич дома Романовых.
Федору исполнился год от роду, когда «дядьки», взяв его из рук мамок, посадили на игрушечного деревянного коня (этот символический конь стоял в хоромах царевича по крайней мере до его одиннадцатилетия). С детства страсть к лошадям вошла в кровь царевича, который, вступив на престол, проявил себя как фанатик коннозаводства. Он полностью сменил руководство Конюшенным приказом, беспрецедентно приблизив к себе конюшего И.Т. Кондырева с его родней, коннозаводчика В.Д. Долгорукова; выписывал производителей из Западной Европы и не стеснялся даже выменивать коней у иноземных послов!
«Как отец сего государя, – писал о Федоре В.Н. Татищев, – великой был (охотник) до ловель зверей и птиц, так сей государь до лошадей великой был охотник. И не токмо предорогих и дивных лошадей в своей конюшне содержал, розным поступкам оных обучал и великие заводы конские по удобным местам завел, но и шляхетство к тому возбуждал. Чрез что в его время всяк наиболее о том прилежал к ничим более, как лошадьми, не хвалилися!»
Характерен случай, который несведущие люди считали причиной болезненности Федора Алексеевича: он, «будучи на тринадцатом году, однажды собирался в пригороды прогуливаться со своими тетками и сестрами в санях. Им подведена была ретивая лошадь;
