Евгения Лайон навсегда возненавидела поляков и евреев и внушила те же чувства маленькому Николаю.
Как было принято в то время, Николай с колыбели был записан в военную службу. 7 (18) ноября 1796 г. он был произведен в полковники и назначен шефом лейб-гвардии Конного полка. Первому батальону этого полка было присвоено его имя. Тогда же он получил свое первое жалованье – 1105 рублей.
Известно, как сложны были отношения Павла I с его старшим сыном Александром, будущим императором. Павел ненавидел свою мать, которая отвечала сыну тем же и всю свою любовь перенесла на старшего внука. Павел не без оснований подозревал, что Екатерина хочет, минуя его, передать права на российский престол Александру. Понятно, что отношения Павла с Александром и отчасти с Константином были далеко не простыми. Иное дело – младшие дети (в 1798 г. у Павла родился еще один сын – Михаил). Павел страстно любил их, отдавая особое предпочтение Николаю. Он часто играл с детьми, уделяя им немалую долю своего досуга. Характерно, что первой игрушкой, купленной Николаю, как явствует из приходно-расходной книги, было деревянное ружье, приобретенное в августе 1798 года за 1 руб. 50 коп. Затем купили и четыре деревянные шпаги. В апреле 1799 года великий князь впервые надел военный мундир лейб-гвардии Конного полка. Словом, военный обиход окружал будущего русского императора с самых первых шагов.
Николаю не было и пяти лет, когда он лишился отца, убитого 11 марта 1801 г. в результате заговора. Вскоре после этого воспитание Николая переходит из женских рук в мужские, а с 1803 года его наставниками становятся почти исключительно мужчины. Главный надзор за его воспитанием был поручен генералу М.И. Ламздорфу. Вряд ли можно было сделать более неудачный выбор. По мнению современников, «он не обладал не только ни одною из способностей, необходимых для воспитания особы царственного дома, призванной иметь влияние на судьбы своих соотечественников и на историю своего народа, но даже был чужд и всего того, что нужно для человека, посвящающего себя воспитанию частного лица». Он старался только о том, чтобы переломить воспитанника на свой лад и «идти наперекор всем наклонностям, желаниям и способностям» Николая. Его и воспитывавшегося с ним Михаила «на каждом шагу останавливали, исправляли, делали замечания, преследовали моралью или угрозами». Будущий император рос вспыльчивым, упрямым и непослушным. Почти каждая игра с участием Николая кончалась скандалом – то он бил своих товарищей, то ломал их игрушки. Великий князь органически не терпел положения, когда не он, а кто-либо из его сверстников занимал ведущее положение. Тогда он пытался восстановить свое первенство силой. Способности его были не выше средних, и поэтому он добивался лидерства преимущественно насилием. Николай был совершенно лишен чувства юмора и не понимал шуток. Он никогда не признавал своих ошибок. Но это вряд ли оправдывает методы воздействия на него Ламздорфа: он позволял себе бить Николая линейкой и даже ружейными шомполами. Наказывали великих князей и розгами. Впрочем, это было известно матери, вдовствующей императрице Марии Федоровне, и заносилось на страницы ежедневного журнала, который вели воспитатели. Как рассказывал впоследствии сам Николай I своему сыну Александру (будущему императору Александру II), Ламздорф не раз хватал его за грудь или за воротник и так ударял об стену, что он почти лишался чувств.
Все сыновья Павла I унаследовали от отца страсть к внешней стороне военного дела: разводам, парадам, смотрам. Но особенно отличался Николай, испытывавший к этому чрезвычайную, иногда просто непреодолимую тягу. Едва он вставал с постели, как тут же принимался с братом Михаилом за военные игры. У них были оловянные и фарфоровые солдатики, ружья, алебарды, гренадерские шапочки, деревянные лошадки, барабаны, трубы, зарядные ящики. Страсть к фрунту, преувеличенное внимание к внешней стороне армейской жизни, а не к ее сути сохранились у Николая на всю жизнь.
28 мая 1800 г. Николай был назначен шефом лейб-гвардии Измайловского полка и с тех пор носил исключительно Измайловские мундиры. Шили их для него в каких-то невероятных количествах, что наводит на подозрение касательно честности его воспитателей. В приходно-расходных книгах значится, что в 1802 году для великого князя было сшито 16 Измайловских мундиров, столько же в 1803-м, в 1804-м – 12, в 1805-м – 11. В еще больших количествах шили для него фраки (в 1805 г. – 30), закупали орденские ленты и звезды (в 1806 г. куплено 58 Андреевских звезд).
Страсть Николая ко всему военному настолько выходила за рамки разумного, что начинала не на шутку беспокоить императрицу Марию Федоровну. Она неоднократно требовала, чтобы и Николай, и Михаил носили гражданское платье и занимались больше серьезным учением, чем военными забавами. Однако ее усилия оставались тщетными.
Шести лет от роду, в 1802 г., Николай начал учиться вначале русскому и французскому языкам, затем закону Божьему. Ахвердов (один из кавалеров, приставленных к Николаю) начал преподавать великому князю русскую историю и географию, а с 1804 г. обучал его арифметике и сообщал самые общие сведения об артиллерии и инженерном деле. Николая учили также немецкому, английскому, а с 1813 г. латинскому и греческому языкам. Он брал уроки музыки, рисования, верховой езды и фехтования (с 1809 г.) Однако занятия не имели ни общего плана, ни системы.
В 1809 г. было решено сделать обучение Николая и Михаила более серьезным и приблизить его по содержанию к университетскому курсу. Одно время обсуждалась даже мысль послать братьев в Лейпцигский университет, но этому решительно воспротивился их старший брат император Александр I. Он считал, что Николаю и Михаилу будет полезно посещать лекции в новом учебном заведении – Царскосельском лицее, который создавался под его покровительством. Однако и этому не суждено было осуществиться. А как заманчиво представить себе, что в одном классе с Пушкиным и Пущиным, Корфом и Горчаковым оказались бы великие князья Николай и Михаил. Изменило бы это дальнейшую судьбу и тех и других? А судьбу России? И как? Кто знает.
Однако в конце концов было решено продолжить домашнее образование, но на более серьезных началах. В качестве наставников будущего императора были привлечены такие известные ученые, как экономист А.К. Шторх, экономист и правовед М.А. Балугьянский, историк Ф.П. Аделунг, В. Кукольник (отец известного драматурга). Однако Николай испытывал непреодолимое отвращение к отвлеченному знанию и оставался совершенно чужд тем «усыпительным лекциям», которые ему читали. «Я помню, как нас мучили, – рассказывал он впоследствии М.А. Корфу, – покойный Балугьянский и Кукольник. Один толковал нам на смеси всех языков, из которых не знал хорошенько ни одного, о римских, немецких и Бог знает каких еще законах, другой – что-то о мнимом „естественном праве“. В прибавку к ним являлся еще Шторх со своими усыпительными лекциями о политической экономии, которые читал нам по своей печатной французской книжке, ничем не разнообразя этой монотонии. И что же выходило? На уроках этих господ мы или дремали, или рисовали какой-нибудь вздор, иногда собственные их карикатурные портреты, а потом к экзаменам выучивали кое-что в долбежку без плода и пользы для будущего. По-моему, лучшая теория права – добрая нравственность, а она должна быть в сердце, независимо от этих отвлеченностей, и иметь своим основанием религию». Как он уверял своего собеседника, «общие предметы или забываются, или не находят никакого приложения в практике».
Столь откровенное пренебрежение теорией, даже гордость своим неполноценным образованием, звучащая в этих рассуждениях, дает представление об общем отношении к знаниям, которое сформировалось у Николая в годы учения и сохранилось на всю жизнь (рассказ его относится к 1847 г.). Любопытно, что изучение русской истории ограничилось у Николая I самыми элементарными сведениями, которые он почерпнул из занятий с Ахвердовым. Да и они завершились временем Ивана Грозного и Смуты. Не лучше обстояло
